Помогите с русским

Помогите с расстоновкой запятых и абзацев. А если найдёте, то это изложение Грибоедовская Москва из книги Богдановой.
Москва, по свидетельству современников, после ухода французов в тысяча восемьсот двенадцатом году представляла собой пепелище. Из девяти тысяч ста пятидесяти восьми томов - деревянных и каменных - сгорело шесть тысяч пятьсот тридцать два. А сколько погибло культурных ценностей! Сгорело собрание Мусина-Пушкина и в нём подлинная рукопись «Слово о полку Игореве», была уничтожена научная коллекция Московского университета, библиотека Бутурлина в сорок тысяч томов и многие другие невосполнимые ценности.
Многие москвичи считали, что с Москвой надо навсегда проститься. Но в сожженную разграбленную Москву понемногу возвращались беженцы. Начинается восстановление почти полностью испепелённого города. Москва становится ещё краше. Сносятся укрепления Китай-города, воздвигнутые ещё при Петре Первый, и на их месте прокладываются Театральный и Китайский проезды. Была осушена топь на Театральной площади, а река Неглинная, протекавшая в открытом канале, была взята в трубы и засыпана землёй. У стен Кремля были посажены сады, а на Моховой было построено здание Манежа, для ученья и смотра войск.
Москва отстраивалась и хорошела, но за новыми фасадами домов потекла старая, беззаботная, привольная дворянская жизнь. В Москве восстанавливается старый дворянский уклад восемнадцатого века. «Тузы» и дворяне среднего достатка держали многочисленную дворню. Каждый из слуг имел свои обязанности: кто-то убирал комнаты, кто-то следил за топкой печи, кто-то грел газеты перед камином, прежде чем подать их барину. Считалось неприличным самому встать с места и взять нужную тебе вещь. Это должен был делать слуга.
В Москве доживали свой век отставные вельможи – те, кто были в силе при Екатерине и Павле. Они пользовались теперь призрачной славой, хвастаясь прежними заслугами, знаками отличия, орденами. Такой вельможа целый день зевает у камина, а вокруг него всё в движении: суетится челядь, гремит музыка. Он окружен иностранцами-проходимцами и другими людьми, которых презирает, но не может обойтись.
К московским «тузам», разливающихся в пирах и мотовстве, принадлежит, например, князь Голицын, промотавший за несколько лет состояние в двадцать две тысячи крепостных душ и в несколько сотен тысяч рублей.
Развлекались дворяне по-разному. Богатые помещики устраивали домашние театры, во время которых некоторые театралы прятали за ширму крепостных, которые подражали пению птиц.
Большое место в жизни столицы занимал английский клуб, насчитывавший около шестисот человек. В него допускалась лишь элита, женщины не могли даже войти в клуб. Уверенные в своём всеведенье, многие из членов клуба рассуждали там о вещах, совершенно им чуждых, не боясь при этом высказать своё невежество.
В домашнем воспитании дворян волновало, прежде всего, обучение пению, танцам и французским языкам. Занятие наукой и искусством считалось делом недостойным дворян.
Французская речь стала очень модной. Оставшиеся в России пленные приглашались в дом московских дворян в качестве учителей. Не осталось ни одного дома, в котором бы не было своего пленённого француза.
Но дворянская Москва ещё в тысяча восемьсот двенадцатом году была разбита на два лагеря. С одной стороны дворяне-крепостники, а с другой – горячая, увлекающаяся передовыми идеями дворянская молодёжь.