Валькирия Феникс
Гений
(96558)
17 лет назад
День оленевода
Люба ещё застала те времена, когда 22 апреля было Днём рождения дедушки Ленина и отмечалось коммунистическим субботником. Весь Талнах вооружался лопатами, ломами и носилками и под репродукторную музыку освобождал город от снега, а если весна выдавалась дружная - то от снежной каши. Теперь у города в достатке снегоуборочной техники и желающих на ней работать, а 22 апреля всё отмечается. Это самый значительный праздник в году после Нового года. Шутка ли - День оленевода!
Единственный оленевод, которого Люба знала, был её дядя, муж маминой сестры, талабаец. Русские не разбираются, кто ненец, кто долганец, кто нганасан - всех кличут талабайцами и талабайками, а те не против. Дядя был знатный оленевод, знатный охотник, и вообще не мог считаться типичным представителем своего народа. "Я - новый долганец", - говорил он и требовал звать его просто - Женя. Снегоход у дяди Жени - не демократичный Буран и не новомодная Тайга или Рысь, а Yamaha. Вот эта Ямаха и стояла сейчас в кузове дядина пикапа, пока он вёз Любу из Талнаха в Дудинку.
- ..А когда закончат палку перетягивать и через нарты прыгать, оленьи гонки идут. Это самое интересное. Семьдесят нарт сразу едет или больше семьдесят. После старт сразу большая куча, кто выбрался, дальше едет. К реке, потом вокруг остров, дальше на аэродром. Восемь километров. Победитель Буран получает, второй победитель бочка бензина, третий победитель нарты для Буран. Раньше было наоборот: второй победитель нарты, а третий бочка бензина. А теперь бензин дороже.
- А почему все сразу едут? Можно ведь, как на лыжных гонках, запускать по очереди и время засекать.
- А тогда первый пройдёт, снег вскопытит, у первый и время лучший будет, остальные по плохому снегу поедут.
В Дудинке машину поставили на стоянку. Дядя всё сокрушался и говорил, что надо гараж купить, да некогда. Дальше поехали на Ямахе. Вдвоём на гоночном снегоходе тесновато, но цеплять к нему нарты - кощунство, а до Носка ехать по реке всего триста километров. За пять часов долетели бы, но у Кочина полчасика передохнули, попили чая с брусникой из термоса.
- Тоже себе снегоход куплю, - говорила Люба, разминая затёкшие ноги. - А то сзади ничего не видно, и тесно.
- Дело хорошее, - соглашался дядя Женя. - Я тебе Буран дам, новый, позапрошлый год выиграл. А следующую зиму снегоход купишь.
- А можно, я пока на Ямахе попробую?
И минут десять каталась туда-сюда по реке, пока не застряла, угодив в мягкий сугроб под берегом на повороте.
- Вот келебримборина уродская, - ругалась Люба, - такая гламурная, а на ровном месте села!
Желание купить снегоход стало не столь навязчивым.
Так много талабайцев сразу Люба никогда не видела. Все одинаковые, с красно-коричневыми лицами, в тёмных очках, в одинаковых мягких торбазах, отличаются только цветом сукна на балахонах. Название балахонов, в отличие от названия оленьих чулок, Люба забыла. И как зовут длинный шест, которым вооружился каждый талабаец, тоже не сразу вспомнила. Хлопала глазами и щёлкала цифровиком, тут же пряча от ветра руки по карманам. Зрелище было грандиозное. Не меньше сотни лёгких нарт выстраивались ровной шеренгой. В каждые нарты запряжена тройка оленей, здоровые быки, ростом, наверное, по грудь. Некоторые о двух рогах, много однорогих, но большинство уже комолые - весна. Дядя был где-то в центре, и его теперь никак не узнаешь.
Место Любе досталось козырное - на гусенице бульдозера, всё видно. Перед началом гонок бульдозер расчистил спуск к реке и всю трассу, а теперь стоял рядом со стартом. Дядя Женя пристроил её сюда, познакомив с хозяином бульдозера, начальником работающей неподалёку геофизической партии. Звали начальника партии Анатолий Григорьевич, он был крупен, весел, очень популярен в Носке и в свои пятьдесят смотрелся на сорок. Рядом пристроился бульдозерист Яша, ещё крупнее и толще, но потише. Между ними проглядывался Лёша, не имеющий столь внушительных габаритов, примерно ровесник Любы, с какой-то иностранной должност