какие главные гирои рассказа Июльская Гроза

И вот тут стоит задуматься об одной странной особенности Платонова, сверхистрического оптимиста, представителя, в сущности, в веках повторяющегося Высокого Маньеризма, вклинивающегося между в веках же повторяющимися Поздним Возрождением и Барокко.

Странный он сверхисторический оптимист - этот Платонов.

Величайший из его предшественников по повторяющемуся Высокому Маньеризму - Шекспир времени написания “Гамлета” - сделал своего “Гамлета” очень мрачным произведением. “В “Гамлете” преобладают образы, связанные со смертью, гниением, разложением, болезнью”,- писал известный шекспировед Аникст.

А у Платонова зло какого-то другого знака. Как с другого полюса ветер: у Шекспира - с северного, у Платонова - с южного. Место действия у Платонова - если не пустыня, то чаще всего степь, время - чаще всего лето. И эти степь и лето ощериваются своей сушью, зноем - изнуряющими и угнетающими своими качествами. Но это - зло, являющееся продолжением добра: тепла и света.

Как у Чюрлениса финал “Сонаты Лета”: благословляющая (жест - рука вверх) фигура какая-то.. . а это - печь раскаленная, жару которой летом никто не просит, и никому не нужно такое благословение.

У Шекспира - гниение, разложение; у Платонова - в “Неизвестном цветке” - усыхание; в “Реке Потудани” - чуть не солнечный удар (сон Никиты под солнцем) , оцепенение ожидания весны (рекою и Никитой с Любой) , прозябание Никиты в мусорщиках на летнем базаре; прозябание, оцепенение и усыхание в рабстве; самосожжение в огне войны; агония летнего вечернего освещения.

У Шекспира - отвращение к действительности, слишком мерзкой, если поглядеть из благого сверхбудущего. А у Платонова - робость перед действительностью, в которую проникло сверхбудущее, да как-то так (крайностями своими) , что оказалась эта действительность совсем не благом, или, оказалось, в будущем грозит явиться не благом (от другой крайности) .

Все по крайностям, - говорят теперь, в перестройку, - бросается шалая Россия.. .

А Платонов это же самое, правда, в очень неявном виде сказал “Июльской грозой”.

Фабула там такова: дети по жаре пошли в гости к бабушке в соседнюю деревню, а придя, сразу ушли обратно, и их застала гроза; прохожий принес их домой.

Кто поймет тайный пафос этого почти бессюжетного рассказа? - Так вот, он - в неприятии крайностей.

Мучается девятилетняя Наташа, неся тяжелого четырехлетку, брата своего Антошку, мучается Антошка от непосильной для него долгой ходьбы, мучается вся природа от июльской жары. Посмотрите, какой набор слов сконцентрировал Платонов для обозначения своего отношения к одной из крайностей блага тепла и плодородия (это самое начало рассказа) . И если в касающемся Наташи и Антошки еще можно услышать их голоса, то в касающемся природы - уж точно голос только автора:

“Долго шла девятилетняя Наташа со своим меньшим братом Антошкой из колхоза “Общая жизнь” в деревню Панютино, а дорога была длиною всего четыре километра, но велик мир в детстве.. . Наташа попеременно то несла брата на руках, когда он жалостно поглядывал на нее от усталости, то ставила его обратно на землю, чтобы он шел своими ножками, потому что брат был кормленый, тяжелый, ему уже сравнялось четыре года, и она умаривалась от него.

По обочинам жаркой, июльской дороги росла высокая рожь, уже склонившая голову назад к земле, точно колосья почувствовали утомление от долгого лета и от солнца стали теперь стариками. Наташа с испугом вглядывалась в эту рожь, не покажется ли кто-нибудь из ее чащи... ”

Зло, в общем, являющееся продолжением добра.

А вот характеристика противоположной благости - дождя после жары (если благость эта - крайность) :

“Вихрь настиг детей и ударил в них песком, землей, листьями, стеблями травы и деревенским сором.. . Вместе с вихрем, сквозь его горячую пыль, пошел град и стал бить в хлеб, в землю и в Наташу с Антошкой.. . Антошка увидел молнию, вышедшую из тьмы тучи и ужалившую землю.. . молния подобралась обратно в высоту неба, и оттуда она сразу убила одинокое дерево,