Насколько опасно море к литературным героям?

Как-то не по-русски вопрос сформулирован.

Джеймс Олдридж. ПОСЛЕДНИЙ ДЮЙМ

...Акулы пришли сразу же, учуяв запах крови. Бен замер, а когда выдыхал воздух, то прижимал клапан к кораллу за своей спиной, чтобы пузырьки воздуха лопались и не спугнули акул.
— Подходите! Поближе! — тихонько подзадоривал он рыб.
Но им и не требовалось приглашения.
...Приблизившись к мясу, акулы слегка свернули в сторону, на ходу отрывая куски.
Он заснял на пленку все: приближение акул к цели; какую-то деревянную манеру разевать пасть, словно у них болели зубы; жадный, пакостный укус — самое отвратительное зрелище, какое он видел в жизни.
— Ах вы гады! — сказал он, не разжимая губ.
Как и всякий подводник, он их ненавидел и-очень боялся, но не мог ими не любоваться.
Они пришли снова, хотя пленка была уже почти вся отснята. Значит, ему придется подняться на сушу, перезарядить кинокамеру и поскорее вернуться назад. Бен взглянул на камеру и убедился, что пленка кончилась. Подняв глаза, он увидел, что враждебно настороженная акула-кошка плывет прямо на него.
— Пошла! Пошла! Пошла! — заорал Бен в трубку.
«Кошка» на ходу слегка повернулась на бок, и Бен понял, что сейчас она бросится в атаку. Только в это мгновение он заметил, что руки и грудь у него измазаны кровью от куска конины. Бен проклял свою глупость. Но ни времени, ни смысла упрекать себя уже не было, и он стал отбиваться от акулы киноаппаратом.
У «кошки» был выигрыш во времени, и камера ее едва задела. Боковые резцы с размаху схватили правую руку Бена, чуть было не задели грудь и прошли сквозь другую его руку, как бритва. От страха и боли он стал размахивать руками; кровь его сразу же замутила воду, но он уже ничего не видел и только чувствовал, что акула сейчас нападет снова. Отбиваясь ногами и пятясь назад, Бен почувствовал, как его резануло по ногам: делая судорожные движения, он запутался в ветвистых коралловых зарослях. Бен держал дыхательную трубку правой рукой, боясь ее выронить. И в тот миг, когда он увидел, что на него кинулась одна из акул помельче, он ударил ее ногами и перекувырнулся назад.
Бен стукнулся спиной о надводный край рифа, кое-как выкатился из воды и, обливаясь кровью, рухнул на песок.
Когда Бен пришел в себя, он сразу вспомнил, что с ним случилось, хотя и не понимал, долго ли был без сознания и что произошло потом, — все теперь, казалось, было уже не в его власти.
— Дэви! — закричал он.
Откуда-то сверху послышался приглушенный голос сына, но глаза Бена застилала мгла — он знал, что шок еще не прошел. Но вот он увидел ребенка, его полное ужаса, склоненное над ним лицо и понял, что был без сознания всего несколько мгновений. Он едва мог шевельнуться.
— Что мне делать? — кричал Дэви. — Видишь, что с тобой случилось!
Бен закрыл глаза, чтобы собраться с мыслями. Он знал, что не сможет больше вести самолет; руки горели, как в огне, и были тяжелые, как свинец, ноги не двигались, и все плыло, как в тумане.
— Дэви, — еле выговорил Бен, не открывая глаз. — Что у меня с ногами?
— У тебя руки… — услышал он невнятный голос Дэви, — руки все изрезаны, просто ужас!
— Знаю, — зло сказал Бен, не разжимая зубов. — А что у меня с ногами?
— Все в крови, изрезаны тоже…
— Сильно?
— Да, но не так, как руки. Что мне делать?
Тогда Бен поглядел на руки и увидел, что правая почти оторвана совсем; он увидел мускулы, сухожилия, крови почти не было. Левая была похожа на кусок жеваного мяса и сильно кровоточила; он согнул ее, подтянул кисть к плечу, чтобы остановить кровь, и застонал от боли.
Он знал, что дела его совсем плохи.

Насколько это входит в замысел автора... .

"То опускаясь, то поднимаясь, они медленно побрели вдоль
нависшей над морем скалы. Солнце заходило. Его лучи золотили
море, окутывали Веру и Ломбарда золотистой дымкой.
-- Жаль, что мы не можем искупаться.. . --сказала Вера с
каким-то нервным смешком.
Филипп посмотрел на море.
-- Что это там? --прервал он ее. --Вон у того большого
камня? Да нет, чуть подальше, правей.
Вера вгляделась.
-- Похоже, сверток с одеждой, --сказала она.
-- Уж не купальщик ли? --хохотнул Ломбард. --Впрочем, вряд
ли. Скорее всего, водоросли.
-- Спустимся, посмотрим, --предложила Вера.
-- Это одежда, --сказал Ломбард, когда они спустились ниже.
-- Вернее сверток с одеждой. Смотрите, вон башмак. Давайте
подойдем поближе.
Карабкаясь по утесам, они поползли вниз, но вдруг
Вера остановилась.
-- Это не одежда. Это человек, --сказала она.
Труп застрял между двумя камнями, --очевидно, его забросил
туда прилив.
Вера и Ломбард, преодолев последний утес, подобрались к
утопленнику. Склонились над ним. И увидели посиневшее,
разбухшее, страшное лицо.
-- Господи, --воскликнул Ломбард, --да это же Армстронг! " (А. Кристи "10 негритят")

Не бойтесь, - сказала она. Голос ее изменился, он стал мне знаком, и я вспомнил, когда слышал его. - Я вас оставлю, а вы слушайте, что скажу. Как станет светать, держите на юг и гребите так скоро, как хватит сил. С восходом солнца встретится вам парусное судно, и оно возьмет вас на борт. Судно идет в Гель-Гью, и, как вы туда прибудете, мы там увидимся. Никто не должен знать, что я была с вами, - кроме одной, которая пока скрыта. Вы очень хотите увидеть Биче Сениэль, и вы встретите ее, но помните, что ей нельзя сказать обо мне. Я была с вами потому, чтобы вам не было жутко и одиноко.

- Ночь темна, - сказал я, с трудом поднимая взгляд, так как утомился смотреть - Волны, одна волны кругом!

Она встала и положила руку на мою голову. Как мрамор в луче, сверкала ее рука.

- Для меня там, - был тихий ответ, - одни волны, и среди них есть остров; он сияет все дальше, все ярче. Я тороплюсь, я спешу; я увижу его с рассветом. Прощайте! Все ли еще собираете свой венок? Блестят ли его цветы? Не скучно ли на темной дороге?

- Что мне сказать вам? - ответил я. - Вы здесь, это и есть мой ответ. Где остров, о котором вы говорите? Почему вы одна? Что вам угрожает? Что хранит вас?

- О, - сказала она печально, - не задумывайтесь о мраке. Я повинуясь себе и знаю, чего хочу. Но об этом говорить нельзя.

Пламя свечи сияло; так был резок его блеск, что я снова отвел глаза. Я видел черные плавники, пересекающие волну, подобно буям; их хищные движения вокруг шлюпки, их беспокойное снование взад и вперед отдавало угрозой.

- Кто это? - сказал я. - Кто эти чудовища вокруг нас?

- Не обращайте внимания и не бойтесь за меня, - ответила она. - Кто бы ни были они в своей жадной надежде, ни тронуть меня, ни повредить мне они больше не могут.

В то время, как она говорила это, я поднял глаза.

- Фрези Грант! - вскричал я с тоской, потому что жалость охватила меня. - Назад!. .

Она была на воде, невдалеке, с правой стороны, и ее медленно относило волной. Она отступала, полуоборотясь ко мне, и, приподняв руку, всматривалась, как если бы уходила от постели уснувшего человека, опасаясь разбудить его неосторожным движением. Видя, что я смотрю, она кивнула и улыбнулась.

Уже не совсем ясно видел я, как быстро и легко она бежит прочь, - совсем как девушка в темной, огромной зале.

И тотчас дьявольские плавники акул или других мертвящих нервы созданий, которые показывались, как прорыв снизу черным резцом, повернули стремглав в ту сторону, куда скрылась Фрези Грант, бегущая по волнам, и, скользнув отрывисто, скачками, исчезли.

Я был один; покачивался среди волн и смотрел на фонарь; свеча его догорала.

Хор мыслей пролетел и утих. Прошло некоторое время, в течение которого я не осознавал, что делаю и где нахожусь; затем такое сознание стало появляться отрывками. Иногда я старался понять, вспомнить - с кем и когда сидела в лодке молодая женщина в кружевном платье.

"(...)В тот же день, попозже, Ли и Ида Бартон нырнули в мелкую воду у пляжа яхт-клуба и, быстро миновав мол, уплыли вдаль за прибой Канака. Море было такое тихое, что, когда они, часа через два, повернули обратно к берегу и не спеша стали пересекать прибой, они были совершенно одни. Слишком маленькие волны не представляли интереса для любителей качаться в челнах и на досках, так что все они уже давно вернулись на берег.
Вдруг Ли перевернулся на спину.
- Что случилось? - окликнула Ида, плывшая футах в двадцати от него.
- Нога... судорога, - ответил он негромко, сжавшись от страшного напряжения.
Опиум продолжал действовать, и он был словно в полусне. Глядя, как она подплывает к нему ровными, ритмичными взмахами, он полюбовался ее спокойствием, но его тут же кольнуло подозрение, что она спокойна потому, что слишком мало его любит, или, вернее, любит гораздо меньше, чем Грэндисона.
- В какой ноге? - спросила она, принимая в воде вертикальное положение.
- В левой... ой, а теперь в обеих.
Он, словно непроизвольно, подогнул колени, высунул из воду голову и грудь и тут же скрылся из глаз под совсем небольшой волной. Через несколько секунд он всплыл и, отплевываясь, снова лег на спину.
Он чуть не улыбнулся, но улыбка превратилась в болезненную гримасу: ему действительно свело ногу, во всяком случае, одну, и он почувствовал настоящую боль.
- Сейчас больнее в правой, - процедил он, увидев, что она хочет растереть ему ногу. - Но ты лучше держись подальше. У меня это бывало. Если станет хуже, я, чего доброго, могу вцепиться в тебя.
Она нашла руками затвердевшие мускулы и стала растирать и разминать их.
- Очень прошу тебя, держись подальше, - выдавил он сквозь стиснутые зубы. - Дай мне отлежаться. Я поработаю суставами, и все пройдет. Я знаю, что нужно делать.
Она отпустила его, но осталась рядом, по-прежнему держась в воде стоя и пытаясь понять по его лицу, помогает ли ему эта гимнастика. Он же нарочно стал сгибать суставы и напрягать мускулы так, чтобы усилить судорогу.. . Со стразом и радостью он почувствовал, что судорога, усилившись, перекинулась в правую икру. Он громко вскрикнул, сделал вид, что растерялся, попробовал высунуться из воды и исчез под набежавшей волной.
Он всплыл, отфыркался и лег на спину, раскинув руки, и тут сильные маленькие пальцы Иды крепко взялись за его икру.
- Не беда, - сказала она, энергично работая. - Такие судороги никогда не длятся очень долго.
- Я и не знал, что они бывают такие сильные, - простонал он. - Только бы не поднялись выше! Чувствуешь себя таким беспомощным.
Вдруг он вцепился ей руками в плечи, как утопающий вцепляется за весло, пытаясь на него взобраться, и под ее тяжестью она погрузилась в воду. За то время, что он не давал ей вырваться, с нее смыло резиновый чепчик, шпильки выпали, и когда она, тяжело дыша, всплыла, наконец, на поверхность, мокрые распустившиеся волосы облепили ей все лицо. Он был уверен, что от неожиданности она порядком хлебнула морской воды.
- Уходи! - предостерег он ее и снова раскинул руки в притворном отчаянии.
Но пальцы ее уже снова нащупали больную икру, и не видно было, чтобы она испытывала колебание или страх.
- Выше пошло, - проговорил он с усилием, едва сдерживая стон.
Он напряг всю правую ногу, и настоящая судорога в икре усилилась, а мышцы бедра послушно затвердели, как будто их тоже свело.
Мозг его еще не освободился от действия опиума, так что он мог одновременно вести свою жестокую игру и с восторгом отмечать и силу воли, написанную на его сразу осунувшемся лице, и смертельный ужас, затаившийся в глазах, и за всем этим - ее непоколебимый дух и твердую решимость.
Она явно не собиралась сдаваться, прячась за дешевую формулу "Я умру вместе с тобой"...
Новая волна, исключительно высокая для такого слабого прибоя, нависла над ними, и Ли Бартон опять схватил жену за плечи и утянул под воду в ту минуту, как гребень волны закудрявился и рухнул. (...)"
Дж. Лондон, "Прибой Канака".

Да оно к ним вообще никак не опасно, раз они литературные... Другое дело к историческим героям, да и просто к людям.