Различия в понимании определения антропологии в России и на Западе.

Проблема осложняется тем, что эта разница не сразу бросается в глаза, во всяком случае, - не сразу заметна пропасть, разделяющая два научных направления. Это приводит либо к механическим заимствованиям понятий (особенно это характерно для российской науки нескольких последних лет) и, как следствие, все нарастающей путанице, либо к взаимному разочарованию: при поверхностном взгляде каждое их этих двух направлений кажется другому банальностью. Западные исследователи часто неоправданно смотрят на работы своих российских коллег как перепевы вчерашнего дня западной науки, а российские с немалым удивлением обнаруживают во многих работах западных авторов грубый схематизм и тавтологии. Причина на мой взгляд состоит в том, что западная и российская антропологии развивались параллельно, каждая своим путем и представляют собой как бы два разных побега, произрастающие из одного ствола.

Официально в Советском Союзе антропологии не существовало. Этнография, развивавшаяся в рамках академических структур, главным образом занималась исследованием материальных культур тех или иных народов, редко поднимаясь до теоретических концепций. Из этого не следует, что антропологическая теория не развивалась. Напротив, мне кажется, что это одно из тех направлений, которые в Советском Союзе развивались, по крайней мере, - начиная с 70-х годов, наиболее активно. Более того, можно говорить о том, что сложилась оригинальная научная традиция. Правда, она до сих пор остается несистематизированной. И это неудивительно. Она появлялась на свет как бы клочками, под самыми разными названиями-”личинами”.

Почву для незаметного для не очень образованного цензора отступления от марксизма давала сама марксистская диалектика. Любой труд, где говорилась о развитии чего бы то ни было, мог быть представлен, как пример применения диалектического метода. Именно поэтому в Советском Союзе оказались так разработаны научные парадигмы, касающиеся механизмов развития тех или иных систем, а это вело к тому, что те понятия, которые на Западе воспринимаются как по преимуществу статические, в советской, а теперь в СНГ-шной (я не говорю, Российской, поскольку представители единого научного направления живут в разных республиках - “странах СНГ”) науке понимаются как принципиально динамические. Хотя не исключено, что здесь была и другая, более глубокая причина.

Наше сознание как бы в принципе более катастрофично. Русский исследователь вообще не склонен рассматривать что либо в статике, для него все в мире находится в динамике, в развитии, в становлении. При этом процесс развития редко видится как чисто эволюционный, он всегда - следствие конфликта и неразрешимых противоречий. Многие положения функциональной теории конфликта, которые на Западе развивалось как особое научной направление (в противоположность принятому до этого взгляду на равновесие как на нормальное состояние системы) в России были составной частью мировоззрения. Смесь наспех выученного в университетах марксизма с его идеологией всеобщей борьбы и природной экзистенциальности русского мышления в конкретных исследованиях превращалось в специфическую функциональность конфликтности - мы, русские, просто не умеем видеть общество как стабильную систему, его внутренняя конфликтность для нас аксиома, не требующая доказательств.

Кроме того, сравнивая российскую науку с западной, следует указать на значительно иную структуру российской и советской науки. Так например, если в англоязычной литературе понятие «традиции» рассматривается обычно в рамках социологии и политологии (особенно в работах по востоковедению) и практически не становилось предметом серьезного теоретического исследования антропологов, то в России (где социологии, как особой науки, долгое время не существовало, политологии не существовало в принципе, востоковедение и африканистика были загнаны в слишком жесткие идеологические рамки) традиционалистика возникла на стыке философии и антропологии (в той мере,