В какое время от неадертальцев до нашего времени. вы бы хотели жить и где?

Я бы пообщался бы со всеми святыми. В "12 проявлениях учителя" это увлекательно показано.

О разных взглядах на судьбу упавшего монаха

В тот памятный день меня неожиданно вызвали в приемную аббата Фарнезе, где уже находились трое главных лиц нашего аббатства: сам аббат, первый приор отец Джулио и второй приор отец Иеронимо. Их строгие лица не предвещали ничего хорошего. - Сын мой Джованни, - без долгих предисловий сказал преподобный отец Фарнезе, - на вас поступила жалоба. После этих слов воцарилось зловещее молчание. По злорадному выражению лица отца Иеронима - моего главного противника - я мог догадаться, что дела мои плохи. - В чем же я виновен, ваше преподобие? - постарался спросить я как можно более смиреннее.

Вас обвиняют в порче девицы из благородной семьи Даниэлы Антонелли, брат мой, - елейным голосом ответил отец Иеронимо. В его глазах сверкали радость и торжество: наконец - то, ему удалось разоблачить своего неуловимого соперника. - Что ты скажешь на это, сын мой? - спросил господин аббат. - Признаешь ли ты свою вину в этом злодеянии? Я несколько секунд помедлил с ответом. За короткое время мне нужно было оценить все тонкости ситуации и определиться с дальнейшей стратегией. Аббат Фарнезе мой покровитель и воспитатель, добрейший человек, которого не сложно было ввести в заблуждение.

Он искренне надеется, что все его чада останутся в лоне церкви и обретут вечное спасение. Мягкий характер и нежелание вступать в конфликты побуждали его смотреть сквозь пальцы на мелкие ошибки подопечных и охотно верить наши оправдания. Если я буду искренне отрицать свою вину и укорять своих обвинителей клевете, то, возможно, он поверит мне. Первый приор отец Джулио его полная противоположность. Опытный администратор, он меньше всего заботился о спасении наших душ и больше всего об экономическом поддержании аббатства. Впрочем, для меня он тоже не представлял серьезной опасности. Как самый успешный сборщик пожертвований, я приносил в монастырь львиную долю доходов. Вряд ли отец Джулио станет применять строгие меры к своей основной опоре по финансовому благополучию братии.

Другое дело - отец Иеронимо. Рьяный блюститель морали и порядка, он был грозой монахов, строго проверяя, не проспал ли кто заутреннюю молитву, не задремал ли во время мессы, не удержал ли у себя часть монастырских пожертвований. Казалось, ему доставляет удовольствие усложнять монахам и без того нелегкую жизнь. Особенной нелюбовью он воспылал ко мне. Может быть, потому, что в слишком молодом возрасте я стал деканом в нашем аббатстве. А может быть, из-за поблажек, которые мне делало руководство. В своей руке отец Иероним сжимал бумагу - доказательство моего прегрешения.

Во время нашей последней встречи разгневанная Даниэла грозилась испортить мне жизнь, рассказ о наших похождениях. Неужели я зря проигнорировал ее слова, понадеявшись на ее благоразумие? Возможно, рассчитывать на благоразумие молодых девушек вообще не имеет смысла и теперь должен поплатиться за свою беспечность? Впрочем, даже несмотря на злорадный настрой отца Иеронима, я видел, что у меня есть шансы выкрутиться. Если бы руководство решило подвергнуть меня наказанию или изгнать с позором, скорее всего, меня бы пригласили на обвинительный капитул и разоблачили в присутствии всей братии.

Но меня вызвали на личную беседу, И это значило, что руководство желает замять очередной скандал, скрыв его от внимания общественности. Мне было хорошо известно, что имидж нашей организации сейчас более важен для руководства, чем стремление навести внутренний порядок. Святая церковь и так подвергается критике со стороны многочисленных еретиков и бунтовщиков. Обнародовать прегрешения собственных лидеров и проповедников значит рубить сук, на котором сидишь. Гораздо практичнее, не подвергая дело