Изложение, как думаете, какая тут информация лишняя?
Катя Иванова
Ученик
(22),
на голосовании
3 года назад
Глубокой зимой, когда над горами бушевали метели и непогода заволакивала ущелье рыхлым снегом, в широком распадке у подножия Инженерного хребта медведица родила двух медвежат.
Берлога ее находилась на южном склоне, метрах в ста пятидесяти от шумного ручья, не замерзающего даже в лютые морозы. Грохот ручья медведица слышала всю зиму. Стоило ей приложиться ухом к песчаному дну берлоги, как шум становился громче. Под ногами особенно хорошо дремалось в длинные зимние ночи.
Она не первый год проводила в этом тщательно охраняемом месте. Кусты лещины скрывали вход под каменную плиту, косо лежавшую по сторонам довольно глубокой расщелины. Небольшой каменистый порожек перед входом ранней весной и поздней осенью, когда солнца мало, служил отличным солярием для нее самой и для медвежат, едва они открывали глаза и начинали двигаться. Медведица не уступала берлоги никому. Над берлогой стоял крупный пихтарник, ниже густел пока не тронутый лес, а по другой стороне ручья, в двух километрах ниже, где начиналась территория заповедника, лес уже рубили. Могучие пихты, веками одевавшие весь Инженерный хребет, то и дело валились на землю, и тогда по лесу прокатывался тихий предсмертный вздох, и все живое вздрагивало. Хребет понемногу оголялся, и медведица, вероятно, прикинула, что ей скоро придется убираться из берлоги. Но пока она терпела шум и падение леса. Медвежата, размером в два человеческих кулака, слепые и беспомощные, спали, подогнув лапки и смешно прикусив выставленный наружу кончик розового язычка, заменявшего соску-пустышку.
Медведица дремала, счастливая и гордая, развалившись в просторной берлоге. Преисполненная материнской радости, она ласково вылизывала светло- коричневые шубки своих детей, убирала за ними, пела им нежные песенки и четко следила, что происходит за порогом ее дома.
Наступил март, месяц теплых ветров, когда снег тяжелеет и садится, а ветки деревьев сбрасывают с себя снег. Однажды медведица ушла в лес наесться орешков, а вернулась и обомлела: ее детеныши самостоятельно выползли на площадку. Их глаза слезились от непривычной яркости, но они испытывали не страх, а жгучее любопытство, заглядывали с камня вниз, полагая, что самое интересное там, в недоступном месте.
Берлога ее находилась на южном склоне, метрах в ста пятидесяти от шумного ручья, не замерзающего даже в лютые морозы. Грохот ручья медведица слышала всю зиму. Стоило ей приложиться ухом к песчаному дну берлоги, как шум становился громче. Под ногами особенно хорошо дремалось в длинные зимние ночи.
Она не первый год проводила в этом тщательно охраняемом месте. Кусты лещины скрывали вход под каменную плиту, косо лежавшую по сторонам довольно глубокой расщелины. Небольшой каменистый порожек перед входом ранней весной и поздней осенью, когда солнца мало, служил отличным солярием для нее самой и для медвежат, едва они открывали глаза и начинали двигаться. Медведица не уступала берлоги никому.
Над берлогой стоял крупный пихтарник, ниже густел пока не тронутый лес, а по другой стороне ручья, в двух километрах ниже, где начиналась территория заповедника, лес уже рубили. Могучие пихты, веками одевавшие весь Инженерный хребет, то и дело валились на землю, и тогда по лесу прокатывался тихий предсмертный вздох, и все живое вздрагивало.
Хребет понемногу оголялся, и медведица, вероятно, прикинула, что ей скоро придется убираться из берлоги. Но пока она терпела шум и падение леса.
Медвежата, размером в два человеческих кулака, слепые и беспомощные, спали, подогнув лапки и смешно прикусив выставленный наружу кончик розового язычка, заменявшего соску-пустышку.
Медведица дремала, счастливая и гордая, развалившись в просторной берлоге. Преисполненная материнской радости, она ласково вылизывала светло- коричневые шубки своих детей, убирала за ними, пела им нежные песенки и четко следила, что происходит за порогом ее дома.
Наступил март, месяц теплых ветров, когда снег тяжелеет и садится, а ветки деревьев сбрасывают с себя снег. Однажды медведица ушла в лес наесться орешков, а вернулась и обомлела: ее детеныши самостоятельно выползли на площадку. Их глаза слезились от непривычной яркости, но они испытывали не страх, а жгучее любопытство, заглядывали с камня вниз, полагая, что самое интересное там, в недоступном месте.