Почему многие люди не понимают, что их вера и атеизм врут о Боге от имени Бога и от имени Науки, похоже в них зреют

"метафора – компьютерная.
(Сначала была биологической, но потом ее немного прокачали.)
Наши убеждения – суть элементы программного обеспечения.
Они не часть мира, они стоят между разумом и миром.
Выводят мир на монитор, делают его упорядоченным, связным и объяснимым.
Мы не видим штампов, мы видим через них.
Вредоносное ПО заставляет вас произносить набор одних и тех же слов в разных комбинациях, парализуя работу всего софта. Но и в нормальных работающих программах могут быть неприятные «баги». Отсюда – идея когнитивных искажений

Со времен Фрэнсиса Бэкона познающий субъект знал, что на пути познания его ждут ловушки, idola.
Идол – это, по сути, греческий эйдолон, деградировавшая идея (эйдос), пустая репрезентация, застывшая между миром идей и царством бытия. Идол – это морок, который застит взор ученого и философа. И чтобы приблизиться к идеалу истинного знания, нужно иметь знание о том, что препятствует знанию. Чем полнее наше знание об источниках невежества, искажения и иллюзий, тем больше у нас шансов на постижение истинной природы вещей. Такое знание о незнании можно назвать «негативным».
Макс Вебер предложил яркую метафору мира как поля боя богов, где идолы Науки, Религии, Искусства, Политики etc. ведут ожесточенную борьбу за ваши жертвы.
Мир «идолов племени», иллюзий или предрассудков, общих для определенного народа. Все образованные люди признают их в качестве одной из подвселенных. Например, к этому миру принадлежит вращение неба вокруг земли. Это вращение не признается ни в одном другом мире, но как «идол племени» оно реально существует. Для некоторых философов «материя» существует только как идол племени. В науке таким «идолом племени» являются «вторичные качества» материи.

Блур искренне полагает, что вся социология знания – от Бэкона и Маркса до Шелера и Мангейма – занималась именно «негативным» знанием. На место бэконовских идолов рода, театра и площади, приходили марксовы идолы класса и объективных классовых интересов (которые не дают познающему субъекту увидеть мир в его объективном уродстве), а на их место – бурдьевистские идолы «положения ученого в социальном поле». Но ограничение сферы деятельности исследователя «негативным» знанием при этом не менялось.
Социолог выступал в роли Морфеуса, открывающего глаза неофиту Немо – обывателю и типичному носителю «ложного сознания» – на природу мира в котором тот живет. (Сам Немо на такой шаг, разумеется, не способен, потому что «the Matrix has him».) Но проходят столетия, и появляется Дэвид Блур, чтобы открыть глаза самому Морфеусу: все, что тот считал истинным миром, – это тоже Матрица.
И вообще, разница между Матрицой и не-Матрицой сильно преувеличена. Настоящее объяснение должно быть симметричным, т.е. безразличным к подобным дихотомиям истинного / ложного. То, против чего так истово протестует Блур, хорошо выразил Л. Лодан в принципе арациональности: «Социология знания может вторгаться в объяснение убеждений, если – и только если! – эти убеждения нельзя объяснять исходя из их рациональных качеств».
Но близость социологии к литературе – это не баг, а фича. Родовая фича, я бы сказал."