ВОПРОС ПОЭТА: «Ещё листок в календаре моём Лёг нá душу, как новая нагрузка. Кто объяснит мне — почему подъём

К чему пустые домыслы?
Светла
Луна в своей нарядной звездной раме.
Не надо думать – молодость ушла...
Подумай, что весна не за горами.
***
Вот бомбами разметанная гать,
Подбитых танков черная стена.
От этой гати покатилась вспять
Немецкая железная волна.

Здесь втоптаны в сугробы, в целину
Стальные каски, плоские штыки.
Отсюда, в первый раз за всю войну,
Вперед, на запад, хлынули полки.

Мы в песнях для потомства сбережем
Названья тех сгоревших деревень,
Где за последним горьким рубежом
Кончалась ночь и начинался день.
***
Время, что ли, у нас такое,
Мне по метрике сорок лет,
А охоты к теплу, к покою
Хоть убей, и в помине нет.

Если буря шумит на свете, –
Как в тепле усидеть могу?
Подхватил меня резкий ветер
Закружил, забросил в тайгу.

Пусть от стужи в суставах скрежет.
Пусть от голода зуд тупой.
Если пуля в пути не срежет,
Значит – жив, значит – песню пой.

Только будет крепче и метче
Слово, добытое из огня.
Фронтовой бродяга – газетчик –
Я в любом блиндаже родня.

Чем тропинка труднее, уже,
Тем задорней идешь вперед.
И тебя на ветру, на стуже
Никакая хворь не берет.

Грибной дождь

Не торопись, не спеши, подождем.
Забудем на миг неотложное дело.
Смотри: ожила трава под дождем
И старое дерево помолодело.

Шуршит под ногами влажный песок.
Чиста синева над взорванной тучей.
Горбатая радуга наискосок
Перепоясала дождик летучий.

Сдвигаются огненные столбы,
Горят облака... В такие мгновенья
Из прели лесной прорастают грибы
И песенный дар обретают растенья.

И камни и травы поют под дождем,
Блестят серебром озерные воды.
Не торопись, не беги, подождем,
Послушаем ласковый голос природы.
***
И кажется мне иногда,
Что живу я на свете четыреста лет,
Что четыреста раз в ноябре замерзала вода,
Что четыреста раз опадал с наших вишен цвет.

И вспоминается мне иногда,
Что промчалась вся жизнь от войны к войне,
Что с детства как тень по пятам ходила Беда
И Надежда светила в потемках безвременья мне.

И кажется мне иногда,
Что четыреста бездн пустотой обрывались у ног
И сквозь заросли лет не прорвался бы я никогда,
Если б жизни не верил и был на земле одинок.

Снова снег белым пухом засыпал сухую траву.
Снова воду прикрыла стеклянная корочка льда.
Что бы там ни случилось, до главного дня доживу
Вот что кажется мне иногда.

Флоренция

Каррарского мрамора белые блоки.
И мышцы в намеке, и лица в намеке.
Мятежная сила невольников Рима
Рождается в камне, могуча и зрима.
По воле резца непонятной, чудесной
Молчанье гремит торжествующей песней.
Гимн варварской мощи, дерзанью, работе
Поет Микеланджело Буонаротти.
У белого камня, у мраморной груды
Стоим, созерцая великое чудо.
И видим, как времени власть побеждая,
Ликуя в экстазе, любя и страдая,
Сквозь годы исканий, сквозь путы сомнений
Из холода глыб прорывается гений.
***
Я дверь распахну, пойду на крыльцо,
И молодость ветром овеет лицо.

Я вижу ее среди беспорядка
Идущих не в ногу маршевых рот.
Упрямо бьет по бедру лопатка,
До крови шею натерла скатка,
Плечо натрудил ручной пулемет.

Я помню, как спуск нажимал впервые,
Как дикая кровь обожгла висок,
Как пыль свивала кнуты огневые,
Как люди, теплые и живые,
Ложились трупами на песок.

Я помню, как писарь наш осторожно
Считал потери – число к числу.
Как ливнем стали хлестали ножны,
Как было нашим сердцам невозможно
Привыкнуть к этому ремеслу.

И как мы все–таки привыкали
Стрелять, рубить и носить рубцы.
И радость больше была едва ли,
Когда нас впервой в разведку звали
Всей ротой признанные храбрецы.

Дыханье юности нашей знойно.
Ей Ленин подал команду: «В ружье!»
Она, как пруд, не гнила застойно.
Вернись она вновь, позови беспокойно,
Я тысячу раз повторю ее.