Джонни Кэш. Джонни Кэшбек..

1 день. 11:37 утра.

Серые стены. Одна кровать с продавленным матрасом. Окно с решёткой, но без стекла — только холодный ветер и запах сырости. На полу — проигрыватель и стопка пластинок Кэша. Я поставил первую — "At Folsom Prison".

Громкий хлопок, шипение иглы. И потом его голос: "Hello, I'm Johnny Cash". Толпа зэков орет, смеется. Я тоже засмеялся — какая же это постановка, какой фарс.

К вечеру губы сами начали шептать: "I shot a man in Reno..."

3 день. 2:15 ночи.

Проснулся от того, что кто-то сидит на краю кровати.

Никого.

Но одеяло смято, будто только что встали.

Из динамиков тихо, на повторе: "I Walk the Line".

Я не ставил его.

7 день. Время стёрлось.

Стены покрылись глазами.

Сначала думал — галлюцинации от недосыпа. Потом попытался стереть — под пальцами штукатурка шелушилась, как старая кожа, а из-под нее проступали новые.

Они моргали.

В такт "Ring of Fire".

14 день. Или 15?

Разбил гитару об стену.

Струны завизжали "Hurt" — но музыка не остановилась.

В углу, в тени, сидит Старик в Чёрном.

— Ты не настоящий, — говорю я.

Он ухмыляется: "You're right, boy. I'm much worse."

21 день. Полночь.

На стене появилась дверь.

Не нарисованная — настоящая.

За ней — тюремный двор. Заключенные в робах хором орут "Cocaine Blues". Один оборачивается — и это я.

Я захлопываю дверь.

Из-под ногтей течет чернильная жижа.

30 день. Последняя запись.

Я в лесу.

Машина рядом — бак пуст, ключи в замке зажигания.

Ветер шепчет "The Man Comes Around".

В кустах — шевеление.

Он там.

Всегда был там.

Это мое последнее письмо.

Если найдете — не слушайте его.

Не пойте его песни.

Не напевайте их.

Он цепляется.

Он прорастает.

(ветка хрустнула ближе...)

(где-то заводится грузовик...)

(играет "Folsom Prison Blues")