Можем ли мы спасти мир без свободы воли?

Многие статьи на экологические темы — это светские проповеди, изобилующие советами о том, что можно и чего нельзя делать. Не используйте воздуходувку с бензиновым двигателем.

Купите электромобиль вместо автомобиля с бензиновым двигателем. Ешьте органически выращенные продукты. Используйте меньше воды. Установите солнечные панели на крыше. Многократно используйте старые вещи и обязательно выбрасывайте их в правильный контейнер. Если вы будете вести себя неправильно, мы все попадём в климатический ад.

Но что, если у нас, людей, на самом деле нет свободы воли — способности действовать без ограничений, налагаемых обстоятельствами, необходимостью или судьбой? Можно ли организовать массовые изменения в поведении при её отсутствии? Эти вопросы я задаю себе, читая новую книгу Роберта Сапольски «Определённая: наука о жизни без свободы воли».

Сапольски — профессор биологии, неврологии и нейрохирургии в Стэнфордском университете. Возможно, вы знаете его как автора бестселлера «Поведение: биология человека в его лучшем и худшем проявлении», в котором обобщается то, что наука выяснила о том, почему люди делают то, что они делают.

В «Определении» Сапольски рассматривает, возможно, самый сложный вопрос в философии, психологии и науках о поведении: существует ли свобода воли? Потратив десятилетия на размышления над этим вопросом в свете данных соответствующих дисциплин, Сапольски твёрдо встал на сторону «нет».

И его книга убедительно и стильно это доказывает. Я не буду пытаться воспроизвести здесь детали его аргументации; если вы не готовы медленно читать 400-страничный том, вот статья, в которой содержится хорошее краткое изложение.

Сапольски — ясный мыслитель и доступный писатель, и он идеально подходит для того, чтобы размышлять о вопросе о существовании свободы воли. Тем не менее его аргумент против свободы воли не выдерживает критики. Большинство людей, в том числе многие философы и психологи, отказываются разделять его точку зрения.

Даже когда их собственные доказательства и рассуждения подводят их к выводу об отсутствии свободы воли, они обычно останавливаются на полпути. «Нет, — говорят они, — где-то должна быть свобода воли, даже если мы не можем найти этому реальных доказательств».

Религии и системы уголовного правосудия построены на предположении, что в каждом из нас есть маленький решатель, сидящий в диспетчерской в нашем черепе, способный преодолеть наследственные, экологические и социальные влияния и подать сигнал нашему телу, чтобы оно поступало правильно. Мы сами выбираем своё поведение и поэтому заслуживаем вознаграждений и наказаний, которые общество нам назначает.

В самом деле, если вы хотите разозлить даже самых спокойных людей так, что они начнут на вас кричать, просто заведите за ужином разговор о свободе воли и примите позицию Сапольски. В дискуссиях с друзьями и коллегами о «Определенности» я пока не встретил никого, кто полностью соглашался бы с непоколебимой позицией книги.

Возможно, широко распространённая вера человечества в свободу воли обусловлена традициями и социальной необходимостью — в таком случае несогласие Сапольски может быть примером свободной воли в действии. Фу! Чем больше вы об этом думаете, тем запутаннее становится вся эта тема.

Сапольски подробно описывает трудности, с которыми сталкивается при попытке доказать, что в нас действительно есть «маленький решатель». Квантовая неопределённость, теория сложности и теория хаоса были предложены в качестве возможных путей, через которые «маленький решатель» может проникнуть в нашу неврологическую систему, но Сапольски не находит в этих сложных областях путей для побега от детерминизма.

Мы делаем то, что делаем, потому что мы такие, какие есть, потому что с нами случилось то, что случилось, и потому что в данный момент в нашем мозге происходит то-то и то-то.

Тем не менее Сапольски пишет: «...моя цель не в том, чтобы убедить вас в отсутствии свободы воли; будет достаточно, если вы просто придете к выводу, что свободы воли гораздо меньше, чем вы думали, и вам придется изменить свое мнение о некоторых действительно важных вещах».

Поскольку автор, по сути, дал мне (как читателю) возможность выбора, я предпочитаю оставаться агностиком в вопросе о том, существует ли вообще свобода воли в абсолютном смысле, — хотя бы для того, чтобы не оттолкнуть друзей.

Ближе к концу этого эссе я подробнее объясню свой агностицизм. Но я согласен с Сапольски в том, что многое из того, что мы делаем как индивидуально, так и коллективно, предопределено, и что поиск биологических или поведенческих доказательств существования источника намерений — свободной воли — невероятно сложен.

Есть ли у общества в целом свобода воли?

В последнее десятилетие или два я постепенно склонялся к точке зрения «свободы воли не существует», но шёл другим путём, чем Сапольски, и без его обширных знаний в области нейробиологии. Его аргументы в основном касаются отдельного человека, поведенческих исследований, генетики и работы мозга. Он бы сказал, что ваш выбор, что съесть на завтрак сегодня утром — хлопья или яйца, — определялся длинной цепочкой ограничений, начиная с биологической эволюции и заканчивая текущим набором нейромедиаторов.

Я выбрал путь, ориентированный на общество в целом, поскольку пытался лучше понять, почему люди перешли к сельскому хозяйству, иерархическому неравенству, колониализму и индустриализации, основанной на ископаемом топливе.

Многие другие авторы, как и я, считают, что эти явления в конечном счёте привели к катастрофе, и пытались свести их к одной или нескольким плохим идеям, которые по ошибке прижились у некоторых людей.

В книге «Чаша и клинок» Райан Эйслер предположила, что некоторые люди, жившие на Ближнем Востоке тысячи лет назад, выбрали идею «власти над» или «модель доминанта» в противовес универсальной на тот момент «власти вместе» или «модели партнёрства».

Остальное — кровавая история. Точно так же Дэниел Куинн в своей книге «Измаил» объяснил судьбоносный переход нашего вида к одомашниванию животных, а затем к сельскому хозяйству и войне возвышением «берущих» над «отдающими». Но почему эти опасные идеи и поведение получили распространение? Почему там, почему тогда? Предположительно, эти люди сбились с пути по собственной воле.

Нет, на мой взгляд, всё это было неизбежно. Как только это произошло, то почти наверняка последовало за этим. Учитывая способности нашего вида к языкам и изготовлению орудий труда, а также некоторую помощь со стороны стабилизировавшегося климата, можно было с уверенностью сказать, что мы, люди, будем занимать всё больше и больше территории.

Затем, когда племена начали сталкиваться друг с другом и конкурировать за лучшие места для охоты, стало неизбежным, что, по крайней мере в некоторых местах, оружие станет более совершенным, а группы — более крупными и иерархичными.

Затем самые крупные группы с лучшим оружием замочили остальных. Добавьте сюда капитализм (который сам по себе является результатом определённой причинно-следственной связи) и ископаемое топливо, и вскоре мы получим перенаселение, массовый кризис, связанный с токсичными химикатами, и изменение климата. Для всего этого не нужны были «плохие» люди. Всё, что требовалось, — это «хорошие» люди, реагирующие на необходимость с помощью мышления, сформированного прошлым опытом.

Самая известная недавняя книга, продвигающая идею свободы воли в обществе, — «Рассвет всего» Дэвида Гребера и Дэвида Венгроу (кстати, все три книги, которые я только что упомянул, — Эйслера, Куинна и Гребера/Венгроу — стоят того, чтобы их прочитать, и в них есть несколько отличных моментов).

Предположение о том, что у нас есть свобода воли — как на индивидуальном, так и на общественном уровне, — пронизывает каждую страницу «Рассвета». Мы можем выбрать иерархию или эгалитаризм. Мы можем выбрать демократию или тиранию. Мы можем решить, хотим ли мы рабства или нет. Общая форма общества полностью изменчива; мы сами принимаем решения.

Это заманчивая идея. Но «Рассвет» подвергся критике со стороны нескольких рецензентов-экспертов за игнорирование ключевых доказательств и неправильное обращение со многими доказательствами, на которые ссылаются авторы.

В частности, Гребер и Венгроу утверждают, что рост экономического неравенства в ранних человеческих обществах был, по сути, просто выбором одних людей, которые хотели воспользоваться преимуществами других, в то время как доказательства говорят о том, что неравенство возникло в результате межгрупповой конкуренции по мере того, как люди осваивали всё больше территорий, то есть неравенство возникло как решение проблем и было обусловлено обстоятельствами.