Вы верите в то, что русскую культуру творили еще люди с гомосексуальной наклонностью?

В детстве я любил читать произведения Александра Сергеевича Пушкина. Самое первое, что мне запомнилось, когда я увидел Святогорский монастырь, так это – изумрудные березы. Они бросались в глаза при утреннем солнечном свете после дождя. Потом мне запомнился худощавый монах с притягательным голосом и с четками в руках. Он стоял на том месте, где читали Псалтырь над Пушкиным. В молитвенной тишине с потрескиванием восковых свечек ощущалась память того зимнего вьюжного вечера: привез гроб на санях тайно от всех и похоронил поэта преданный слуга Никита Козлов в присутствии жандарма.
Могила почему-то показала мне Пушкина вечным пленником камней и грустно-лирического северного неба. Он жил в каменном Петербурге, гулял осенними ночами по гранитной набережной среди тяжелых цепей и каменных сфинксов, просился на свободу, но Нева не выпустила его из своих холодных объятий, на что он жене писал: «черт догадал меня родиться в России с душой и талантом», который и привел его к Черной речке.
Пушкину нужна была поэзия как отдушина чудовищных страданий, чтобы нравственно преодолеть каменное заточение и «вздыхать о сумрачной России, где я страдал, где я любил, где сердце я похоронил». У него отнимали при жизни почти «все», может быть, поэтому он стал нашим «все» после гибели?
В детстве для меня Пушкин был первым сказочником из лучезарного царства добрых и красивых героев.
В юности для меня Пушкин – ветреный Евгений Онегин, который «и жить торопится, и чувствовать спешит». А вот слова автора, вгоняющие в краску, - я был влюблен в большей или в меньшей степени во всех хорошеньких женщин, которых знал, - меня склоняли к духовным размышлениям.
В Татьяне, немыслимой без слез и детской наивности, я почувствовал образ русской Богоматери. Да, вошла она в мою жизнь чистым и настоящим чувством зазвездного мира – выразительно задумчивая, печальная. В ней я увидел женщину, обреченную нести Скорбь. Для демонического Онегина Татьяна – свет лампадки. Он заблудился в жизни, падает в пропасть, к сожалению, находясь в душевном кризисе, разбивается вдребезги и отдается странствиям.
Еще Пушкин меня научил чувствовать, как небо осенью дышит, как на поле ложится туман, как первый снег падает на землю, как серебрятся трескучие морозы. Он научил меня любить родину. Нигде ведь больше, кроме России, не ходят париться в баню по субботам, не пьют чай из самовара, не едят блины «на масленице жирной». В России делают это, и жить не могут без этого.
На прощанье в Святогорском монастыре я купил крестик, с которым не расстаюсь до сих пор и, наверное, с ним умру. В нем – частичка моей России.
Недавно я узнал из книги Гроссмана, что убийца Пушкина Дантес был нетрадиционной ориентации.
Мне нравится творчество Михаила Лермонтова. По философской насыщенности он, конечно, выше на голову античной легкомысленности Пушкина, которого в литературном обществе "Арзамас" прозвали сверчком (он светится своими парящими в небе простыми рифмами). И вот оказывается по исследованиям одного видного литературоведа, эмигранта, живущего в Штатах, что Лермонтов был склонен к гомосексуальности.
Стихи Сергея Есенина по своей лиричности самые лучшие стихи, которые мог бы создать только русский душою человек. И здесь меня тоже ждало разочарование. Я потом уж перечитал его стихи и что-то прояснилось.
Я могу еще закрыть глаза на Чехова, как на живого человека, о котором пишет один британский исследователь, что писатель имел контакты с проститутками когда подрабатывал доктором.
Имеет ли смысл копаться в грязном белье, если я люблю и ценю литературное творчество Есенина, Лермонтова, Достоевского? Гений, как художник, смешивает разные краски: и черные, и светлые. Может быть, эта тема должна быть закрытой для афиширования, чтобы спасти русскую культуру и будущие поколения от вымирания?