Что хотел сказать автор когда писал стих "вурдалак"
что хотел сказать пушкин когда писал стих "вурдалак"
Трусоват был Ваня бедный:
Раз он позднею порой,
Весь в поту, от страха бледный,
Чрез кладбище шел домой.
Бедный Ваня еле дышит,
Спотыкаясь, чуть бредет
По могилам; вдруг он слышит,
Кто-то кость, ворча, грызет.
Ваня стал; - шагнуть не может.
Боже! думает бедняк,
Это верно кости гложет
Красногубый вурдалак.
Горе! малый я не сильный;
Съест упырь меня совсем,
Если сам земли могильной
Я с молитвою не съем.
Что же? вместо вурдалака -
(Вы представьте Вани злость!)
В темноте пред ним собака
На могиле гложет кость.
Тема вурдалачества в этом стихотворении отнюдь не становится «предметом шутки» . В стихотворении ставится вопрос о соотношении правды и вымысла. Все, о чем говорится в стихотворении, существования вурдалаков все-таки не отменяет, хотя и не утверждает. Но проблема в том, что отмена вымысла, предания вовсе не рассеивает страха, более того, переводит естественный страх перед демонами низшего порядка в план ужаса, и шутливый тон этот ужас лишь оттеняет. По сути, перед нами образ смерти во всей ее обыденности, наготе и бесповоротности.
Если бы был вурдалак, гложущий кости мертвого, было бы все гораздо естественнее и логичнее — иному миру соответствуют иные существа. Но тайна смерти оказывается попранной, иронически сниженной, и в этом снижении — самое непреложное доказательство того, что человек действительно перестает быть. Здесь страшно именно то, что ничего страшного нет.
что ваня был трусоват
В стихотворении ставится вопрос о соотношении правды и вымысла. Все, о чем говорится в стихотворении, существования вурдалаков все-таки не отменяет, хотя и не утверждает. Но проблема в том, что отмена вымысла, предания вовсе не рассеивает страха, более того, переводит естественный страх перед демонами низшего порядка в план ужаса, и шутливый тон этот ужас лишь оттеняет. По сути, перед нами образ смерти во всей ее обыденности, наготе и бесповоротности.
Если бы был вурдалак, гложущий кости мертвого, было бы все гораздо естественнее и логичнее — иному миру соответствуют иные существа. Но тайна смерти оказывается попранной, иронически сниженной, и в этом снижении — самое непреложное доказательство того, что человек действительно перестает быть. Здесь страшно именно то, что ничего страшного нет.