Только я не упомню этих строк в пушкинском произведении или нам, в советской школе, преподносили "толерантный" вариант?

Не знаю, как в Ваше время, я учился почти на четверть века раньше, у нас эти строки были. Когда эту сказку проходили, вслух ее на уроке не читали, но кто-то, помню, тыкая пальцем в строчки учебника, стал хихикать, кивая в сторону Миши Мухетдинова. Зоя Ивановна хихиканье пресекла на корню и дала необходимые разъяснения. Вообще, у нас, детей пятидесятых, в классе национальная проблема как-то не стояла, ни когда проходили Пушкина, ни когда проходили Гоголя. Все или умом понимали, или шкурой чувствовали, что нравы 19 века не нужно судить с точки зрения нравов века 20. Слова "толерантность" никто не знал, а сама она наличествовала. Причем практически без объяснений.
Теперь - о подчистке классики.
Когда проходили поэму «В. И. Ленин» Маяковского, картину революционного Смольного я выучил наизусть сам, не специально, она как-то легла в память. Причем так, как было в учебнике:

Когда я итожу то, что прожил,
и роюсь в днях - ярчайший где.
я вспоминаю одно и то же –
двадцать пятое, первый день.
Штыками тычется чирканье молний,
Матросы в бомбы играют, как в мячики.
От гуда дрожит взбудораженный Смольный.
В патронных лентах внизу пулеметчики.
- Вас вызывает товарищ Сталин.
Направо третья, он там. –
- Товарищи, не останавливаться! Чего стали?
В броневики и на почтамт! –
- Есть! – повернулся и скрылся скоро,
и только на ленте у флотского
под лампой блеснуло - "Аврора".

Выучил (а выученное в детстве помнится всю жизнь) , как-то не замечая, что в стихах выпадает рифма: слово «флотского» должно с чем-то рифмоваться, а оно повисает. Но это я теперь такой умный, а в 10 лет ничего не заметил, тем более, что стихи были напечатаны лесенкой, в которой еще поди разберись.
Когда это же стихотворение задали учить старшему сыну, а он, негодяй, потерял учебник, я, произнеся полагающуюся педагогическую нотацию, полез на полку, снял нужный том советского 13-ти томного собрания сочинений, нашел нужное место, прочитал, и обнаружил изъятую из учебника строчку, которая восстанавливала правильную рифму:

- Товарищи, не останавливаться! Чего стали?
В броневики и на почтамт! –
ПО ПРИКАЗУ ТОВАРИЩА ТРОЦКОГО.
- Есть! – повернулся и скрылся скоро,
и только на ленте у флотского
под лампой блеснуло - "Аврора".

А за пару лет до этого, когда тот же старший сын проходил «Зимний вечер» Пушкина, а было это около 86-87 годов, в его учебнике это произведение печатали без дважды повторенного в нем четверостишия:

Выпьем, добрая подружка
Бедной юности моей,
Выпьем с горя; где же кружка?
Сердцу будет веселей.

Дело происходило аккурат в период горбачевско-лигачевской антиалкагольной вакханалии. Но я малолетнего отпрыска просветил, и пушкинский текст предоставил полностью, сказав, что у Пушкина вот так, а на уроке читай, как считаешь нужным.
Да, и еще вспомнил: когда мы проходили «Сказку о царе Салтане» , там тоже была «повисшая» рифма, поскольку из текста в учебнике выкинули три строки:

И царица молодая
Дела вдаль не отлагая
С той же ночи понесла.

А дальше сразу, совершенно не по-пушкински шло, как и нужно:

В те поры война была.