Кто спасёт стрекозу?

Где-то, вроде, на природе, – среди злаковых полей – проживали без прописки Стрекоза и Муравей.

Муравей, рабочий парень, все с полей в берлогу тянет. Все, что плохо там лежит, глаз манит и мозг свербит. И наметанным глазком он в уме распределяет: «на сейчас» и «на потом». В ход пуская все шесть лапок, он боится, что не хватит. Если полную берлогу он добра не нанесет, то не позже, чем зимою, «ласты склеит», «дуба врежет»... в общем, полностью помрет. И о том лишь Бога просит, чтобы лапок было восемь.

А соседка-стрекоза – та, что лето все пропела, оглянуться не успела… (Но успела, скажем к слову, рассказать о всем Крылову.) Летом было ей нескучно: там пригладят, тут окучат. В праздной неге без сует прожигала время жизни, свысока смотря на свет.

Дескать: «Что ж вы, таракашки, мои милые букашки, суетитесь, почем зря, – посмотрите на меня. Время тратить нужно так, чтобы все вокруг горело. Лямку тянет пусть дурак. Нам, изысканным особам, напрягаться не с руки. Красота – большая сила. Подтвердите, мужики!»

Стрекоза все лето пела, горло драла, плюшки ела, и ее конца начало ничего не предвещало. Пила чай, и все, что крепче, наливали ей под вечер. Жизнь вдыхала полной грудью: не одной, а враз двумя... «Вот какая я лихая, посмотрите на меня! Что нам стоит дом построить – нарисуем, будем жить. Если есть, кому работать, то нет поводов тужить».

Как известно, даже лету к сентябрю придет конец. Так и здесь: мороз ударил, кто без шерсти – тем капец. Стрекоза, дрожа всем телом, заметалась вправо, влево. Глядь туда и глядь сюда. От поклонников богатых не осталось и следа. Если срочно не согреться, «ласты склеит» навсегда. В дом стучится к Муравью. «Приюти ты плоть мою!»

«Что ж ты, милая соседка, растопырила фасетки? Помню, летом складно пела: сладко спала, сытно ела. Так иди и спой сейчас, может, кто-нибудь подаст. Нету толку от гламура, если замерзает шкура».

«Прояви ты состраданье. Я ведь божие созданье. Хочешь, породнюсь с тобой – буду верной я женой. Посмотри на мою стать – я не гордая девица, я могу и лечь, и встать».

«Что за глупость, боже мой! Породниться мне? С тобой? Ох, подруга, насмешила – у тебя же в попе шило! От твоих-то я заскоков поседею раньше срока. Так что, душка, «се ля ви». Ты снаружи, я внутри. Не смотри на то, что больно, не стони – умри достойно».

«Что ж, тогда, мой друг, прощай».

«Будет время – забегай».

Дверь захлопнулась навечно, оборвалось все внутри. «Неужели сгину с корнем, разве ж это «се ля ви»? Ну, тогда хоть на прощанье я исполню танец свой и спою я так, что вздрогнет каждый мертвый и живой».

Голос чистый, голос звонкий воздух резал и покой. Из-за щелки у дверей слушал долго, плача молча, наш бездушный Муравей. Он не выдержал напора чувств, что грудь ему сдавили, дверь открыл и крикнул громко: «Вы мне сердце покорили. Загубив такое чудо, муравьем уже не буду. А последним я козлом стану, если отплачу вам за талант циничным злом. Проходи, краса-девица, будем вместе веселиться».

Все довольны, всё прекрасно. Живы все, и это классно. А мораль у сказки есть: запасай на зиму шерсть. Нету шерсти – дом построй, но не стой, как пень тупой. Вряд ли хватит муравьев, чтоб пригреть всех холуев.