Отрывок из рассказа... Если интер., могу прислать весь, ну вообщем решайте как хотите...

Надев на прыгавшего от радости пса ошейник, я медленно спустилась по лестничной клетке, при этом крепко держалась за перила, так как в голове у меня поминутно мутнело, и я боялась упасть. Не помню, что было дальше, помну только, что двор показался мне необычно пустым и таинственным, а собственный дом принял форму шара и покатился на меня, ломая деревья и сравнивая с землей ограду спортивной площадки. Я бежала, что было сил, поминутно оглядываясь. Но шар все так же преследовал меня. Ноги слабели, вязли в грязи, в глазах темнело, я уже смерилась со смертью, желала избавиться от мучения непрерывного бега, но шар все так же катился, не убыстряя, не умедляя своего движения. Вдруг все потемнело, я очутилась в чужом туалете, среди холодной синей плитки. С ботинок стекала вода, образовывая вокруг ног грязную лужу. В тусклом свете зловеще поблескивала металлическая раковина и белый унитаз с махровым сиденьем. На полу, возле душевой, лежало два голубых пушистых тапочка. Я повернула дверную ручку, та с легкостью поддалась, отворив деревянную дверь уборной. Я сразу же узнала широкую прихожую, с диваном из коричневой кожи и огромной игрушкой собаки, породы Зининхунд.
- Ну что ты там застряла!
Сердце мое екнуло. Повернув голову, я увидела дверной проем, из которого сочились лучи электрического света. Предметы вокруг меня потускнели, и скрылись в потемках, а яркий свет в далекой комнате все больше и больше затягивал.
Лоб покрыла холодная испарина – я стояла за круглой спиной Людмилы Всеволодны, черкавшей толстым красным карандашом мой чертеж.
- О чем ты думаешь, когда чертишь! А стрелки, стрелки, ты посмотри! Три миллиметра, а у тебя сколько - ПЯТЬ! – Все это Людмила Всеволодна говорила не поворачиваясь. Ее красная шея то напрягалась, то расслаблялась, меняя оттенки.
- Ты что там встала?!
Я молчала. Тут она, не выдержав, обернулась. Лицо ее не выражало ни чего. Но в глазах играли огоньки злорадства. Людмила Всеволодна смотрела на меня молчаливым выжидающим взглядом. А я стояла как вкопанная, онемев и телом и языком. Белый свет от настольной лампы падал на ее лицо, отражаясь в стеклянных глазах, и придавая седине волос голубоватый оттенок.
Она скрестила руки на животе и выжидала. Казалось, ей доставляет большое удовольствие видеть как я мучаюсь, силясь что-то сказать. Во мне начинал нарастать гнев, все более жаркий и обжигающий. Молчание продлилось слишком долго. Но, в конце концов, она сдалась:
- Зачем ты идешь в этот институт? – Спросила она, сочувственным голосом, но не успела договорить, потому, как анестезия, сковавшая меня, внезапно прошла, и я, в ярости схватив одну из чертежных досок, лежавших на столе, с размаху ударила ее по голове. Острый конец решины пробил висок, и из раны хлынула струя багровый крови, каплями орашив исчирканный чертеж. Я в ужасе бросила доску на пол. Речь Людмилы Всеволодны оборвалась на полуслове, серые глаза сделались вдруг мокрыми, в них застыл страх сожаления.
- Я не хотела довести тебя до этого – пролепетала она, скатываясь со стула. Слезы застыли у меня в глазах, все поплыло. Засасываемая в водоворот воспоминаний, я кричала: - Простите меня, я не хотела, я не хотела, я не хотела…
Проснувшись вся потная, с вспухшими глазами и горящей головой, я с минуту лежала неподвижно, шумно и глубоко дыша. Ощущая соленый вкус на губах, я отерла их потными пальцами. Потом медленно поднялась, и на трясущихся ногах направилась в ванну.