Помогите разыскать автора...

Я люблю тебя.
В этом нет ничего нового для тебя, а тем более для меня, и уж совсем ничего удивительного. Странно скорее другое: от долгого неупотребления чувства обычно атрофируются - слепнет тот, кто провел долгие годы в темноте. А тут наоборот - я все сильнее и сильнее люблю и хочу тебя.
Временами я уже не помню точно, кого люблю. От недоступности, от затянувшегося непонимания ты расплываешься у меня перед глазами, но мое желание не ослабевает, оно как бы распыляется на множество разновидностей. Я не разрываюсь между ними: все они каким-то образом помещаются во мне, потому что всюду - ты.
Я хочу тебя, как приезжий из города N, обалдевший от суеты и обилия машин, хочет узнать свою судьбу у цыганки, которая метет шалью пыль у входа в метро, и как эта цыганка хочет скорее заполучить за гадание полтинник, больше из приезжего, судя по его несносному черному костюму, не выжмешь, оба вглядываются в его не по-городскому загорелую руку с крепкими выпуклыми ногтями, не подозревая о существовании науки дерматоглифики, которая по линиям руки определяет наклонности и болезни, а что это, если не судьба?
Я хочу тебя, как невезучий, начинающий лысеть прыгун хочет, наконец, пролететь над планкой, не услышав ее сухого падающего "чок!" и разочарованного вздоха тренера, единственного, кто еще следит за его попытками; на стадионе жарко, ветер слабо волочит обрывки газет, оставшиеся после вчерашнего матча, а он опять и опять разбегается, вымеряя, куда поставить ногу для толчка; от пота номер на майке расплылся и стал похож на татуировку, а он все прыгает и сбивает планку, и снова разбегается.
Я хочу тебя, как никого и никогда не хотела, и в то же время рада, что иногда меня тянет к другим мужчинам, иначе бы я не смогла оценить то единственное в своем роде вожделение, которое испытываю к тебе.
Я хочу тебя, как хирург не хочет, чтобы его оперировали, до мелочей представляя весь ход операции, свое беспомощное под чужим скальпелем тело, отрешенность и распластанность - генеральную репетицию смерти.
Я хочу тебя, как старый, давно удалившийся от дел контрразведчик хочет прийти в воскресенье к внукам, потихоньку снять под столом новые тесные башмаки и, умиротворенно шевеля медленно оживающими на свободе фалангами шишковатых и смятых пальцев, прислушиваться к тому, как кровь пробивает себе дорогу в слипшихся старческих венах; в полглаза смотреть телевизор, досадливо дергая шеей, когда на экране превращают в серию идиотских трюков банальную ликвидацию вражеского агента, но он быстро успокаивается и снова наслаждается полудремой, возней внуков, проворным током крови в наконец-то отошедших ногах, и хочет только дожить до следующего воскресенья, чтобы все повторилось сначала.
Я хочу тебя, как моряк хочет берега за сутки до прихода судна, когда рация уже опечатана и нет ничего, что могло бы отвлечь от мыслей о земле, о не узнанных после долгой разлуки детях; от жадного скольжения взглядов по лицам и чемоданам, по катерам портфлота, которые пристраиваются к теплоходу, как поросята к большой усталой свинье.
Я не стала бы утомлять тебя этим подробным и вымышленным - за невозможностью сказать то, что хочешь, - перечислением, если бы тяга к тебе не превратилась уже во что-то стабильное и чуть ли не супружеское. Как будто мы женаты уже сто лет, но не здесь, а на Луне.
Знаешь, я смогла бы, наверное, совершенно не нуждаться в тебе и даже не вспоминать тебя. Для этого нужно совсем немного: не просыпаться утром, не идти на работу, не гулять по парку, не курить, не ездить на автомобилях, не смотреть телевизор, не трахаться, не дышать, не жить. Избавившись от нежелательных ассоциаций, отрешившись... замкнувшись... одолев... пере-болев... ров... рщив..., короче, умерев, я уже ни разу не потревожу тебя этим бесконечным: "Я люблю тебя!"