Евгения
Просветленный
(49793)
15 лет назад
В 1829 в Московском Благородном пансионе было 200 воспитанников. В учебной программе значительное место отводилось юридическим дисциплинам; преподавались богословие, математика, физика, география, естествознание, военное дело, рисование, музыка, танцы.
По свидетельству Д. А. Милютина, над всем господствовало «литературное направление» .
Занятиями по рус. словесности руководили А. Ф. Мерзляков, С. Е. Раич и Д. Н. Дубенский,
древние языки преподавали А. М. Кубарев, А. З. Зиновьев, Дубенский.
Курточки московских пансионеров носили в разное время на своих юношеских плечах Денис Фонвизин, Василий Жуковский, Александр Грибоедов, Владимир Одоевский, будущий военный министр Дмитрий Милютин и, наконец, Лермонтов. И это, разумеется, далеко не полный список.
Выпускники пансиона получали как бы две возможности: либо идти в чиновники, заняв должностное место согласно учебным заслугам и петровской Табели о рангах, либо продолжить образование в Московском университете. Причем, в отличие от дисциплинарных суровостей придворного лицея, в пансионе сложились более свободные традиции общения учеников в преподавателями и существовал институт полупансионеров - тех, кто после учебного дня имел возможность возвращаться домой. Именно это статус и выбрала для внука Арсеньева.
Преподаватели пансиона (а ими нередко были по совместительству университетские профессора) , старались сделать учебу своих воспитанников интересной, а атмосферу в пансионе дружественной и творческой.
Взяв за основу общеобразовательную программу, они расширили ее в области изучения языков, права, истории и, конечно, русской словесности, которая стала в пансионе главным предметом.
Воспитанники разделялись по уровню познаний и возрасту на шесть классов. Подготовленный Зиновьевым 14-летний Михаил Лермонтов поступил сразу в четвертый.
Представим себе среду живых, шумных, искренних, не по-нашему начитанных и умных подростков, которые заполняли собой коридоры и классы Благородного пансиона. По каким-то одним только им ведомым причинам они быстро сходились между собой, тут же называя возникшую между ними приязнь возвышенным словом “дружба”. Чувства из молоды, нрав боек, язык остер, побуждения возвышенны, расстояния между пылким словом и театральным, в общем, поступком - минимальны. Если же всерьез, то Михаил Сабуров, Дмитрий Дурнов или Дмитрий Петерсон, кого Лермонтов называл в ту пору друзьями, были лишь приятелями, с которыми он откровенничал. А Андрей Миклашевский, испытавший на себе язвительность лермонтовского языка, таким приятелем в пансионе не был. И не более того.
Уроки эстетики и поэзии давал пансионерам прекраснодушный профессор Алексей Мерзляков, автор доныне любимой песни “Среди долины ровныя”. Тяготеющий к русской старине, он бывал излишне суров к Пушкину, вызывая протест юношей. Они тогда зачитывались Пушкиным. И не только им одним. “В ходу были Шиллер, Вальтер Скотт, Байрон, Рылеев, слепой Иван Козлов и, как выразитель русского национального и монархического начала - Михаил Загоскин со своими историческими романами.
В пансионате поощрялись сочинительство и переводы. По субботам в библиотеке собирались “любители российской словесности” под патронажем поэта и переводчика с античного благообразного Семена Раича. Присутствовали преподаватели и попечители. Ученики читали свои юношеские творения и переводы из классиков. Потом сообща обменивались мнениями по поводу прочитанного. Лучшее шло в рукописные альманахи и журналы, которые пользовались общим интересом. Участие в них было почитаемо. Именно из них Василий Межевич, соученик Лермонтова по пансиону, обнаружит в неизвестном прежде сверстнике “живое поэтическое чувство” и “зрелость мысли не по летам”.