Почему Фирса из "Вишневого сада" забыли в доме?

ФИРС - центральный персонаж комедии А. П. Чехова «Вишневый сад» (1903). Образ Ф. , старого верного слуги Гаевых, содержит в себе индивидуально-психологическое и историко-символическое значение. Его «литературная родословная» (Савельич в «Капитанской дочке» А. С. Пушкина; Захар в «Обломове» И. А. Гончарова; Марей в «Мужике Марее» Ф. М. Достоевского) позволяет выделить образ Ф. в определенный историко-культурный феномен. Старинная ливрея и белые перчатки Ф. — такая же память о прошлом, как и комната, которая «до сих пор называется детскою» , столетний «многоуважаемый шкаф» , родовое поместье с домом и вишневым садом. Сам Ф. — в буквальном смысле слова — «ходячая» память старинного усадебного быта и обычая. Его радость «Барыня приехала! » — это радость узнавания прошлого: «И барин когда-то ездил в Париж… » Он помнит, как и когда надо подавать кофе в гостиную, знает, когда барыне подложить подушечку под ноги. Он не забыл, какая одежда полагается «на выезд» , и «наставительно» пеняет Гаеву: «Опять не те брючки надели» . Когда вечереет, он не забывает принести барину пальто, строго выговаривая ему: «Извольте, сударь, надеть, а то сыро» . Стареющие Гаев и Раневская для него до сих пор «барские дети» , о которых надо заботиться, которых надо оберегать. И Ф. , как добрый «дух усадьбы» , как семейный «домовой» , не перестает это делать и, даже заболевая, тянет этот воз: «Без меня тут кто подаст, кто распорядится? Один на весь дом» . К бормотанию Ф. все привыкли, и уже никто не пытается в него вслушаться и разобрать его смыслы. В широкой временной перспективе действия это бормочет само прошлое, напоминая, что оно еще живо, еще продолжается, еще длится. «Звук лопнувшей струны» — этот не то «вздох» , не то «вздрог истории» (Д. Стрелер) — услышали все, но только Ф. бормотнул пророчески: «Перед несчастьем то же было… » В бормотании умирающего Ф. («Жизнь-то прошла, словно и не жил…» ) слышится еще «что-то, чего понять нельзя…» . Перед отъездом все о Ф. тревожились, беспокоились, упоминали, напоминали, четырежды справлялись, отправлен ли он в больницу, — и забыли в наглухо заколоченном доме, где до весны никого не будет. На фоне забытого Ф. горько-иронически звучат радостные возгласы «Прощай, старая жизнь! » и «Здравствуй, новая жизнь!» . Почему-то вспоминаются слова Ф. о радости «перед волей» : «И помню, все рады, а чему рады, и сами не знают» . Прошлое — отрезано. Дряхлый, больной, но еще живой Ф. — «дух истории» , «патриарх дома» , «родной Фирс» — оставлен умирать в одиночестве. Слова «Фирса забыли» стали языковой метафорой, проникли в быт, являясь обобщением чисто русской «неумышленной
бестолковщины» , результаты которой печальны, если не катастрофичны.