Амадео и Анна...это католическая месса?

Я очень верю тем, кто описывает его не таким, каким я его знала, и вот
почему. Во-первых, я могла знать только какую-то одну сторону его сущности
(сияющую) - ведь я просто была чужая, вероятно, в свою очередь, не очень
понятная двадцатилетняя женщина, иностранка; во-вторых, я сама заметила в
нем большую перемену, когда мы встретились в 1911 году. Он весь как-то
потемнел и осунулся.
В 10-м году я видела его чрезвычайно редко, всего несколько раз. Тем не
менее он всю зиму писал мне. Что он сочинял стихи, он мне не сказал.
Как я теперь понимаю, его больше всего поразило во мне свойство угадывать
мысли, видеть чужие сны и прочие мелочи, к которым знающие меня давно
привыкли. Он все повторял: "On communique". Часто говорил: "Il n'у a que
vous pour realiser cela".
Вероятно, мы оба не понимали одну существенную вещь: все, что происходило,
было для нас обоих предысторией нашей жизни: его - очень короткой, моей -
очень длинной. Дыхание искусства еще не обуглило, не преобразило эти два
существования, это должен был быть светлый легкий предрассветный час. Но
будущее, которое, как известно, бросает свою тень задолго перед тем, как
войти, стучало в окно, пряталось за фонарями, пересекало сны и пугало
страшным бодлеровским Парижем, который притаился где-то рядом. И все
божественное в Модильяни только искрилось сквозь какой-то мрак. Он был
совсем не похож ни на кого на свете. Голос его как-то навсегда остался в
памяти. Я знала его нищим, и было непонятно, чем он живет. Как художник он
не имел и тени признания. Анна Ахматова. АМЕДЕО МОДИЛЬЯНИ

Где наполняет чашу\Тот пенистый напиток,\Что в бирюзу подкрашен\Подарит сил избыток.\Где может белотелый\Под ультрафиолетом\Уйти побронзовелым\Мулатом и поэтом. Михаил Мигенов