Рискую выставить свое произведение на суд читателей ко дню Великой Победы.

Мой путь
(автобиография в стихах)
Мой жизни путь тревожен и печален,
он скорби полн, а счастья не видать.
Я в Туркестане не был матерью оставлен,
да и отец себя не стал мной утруждать.
Адамов грех, будь он неладен,
Лишь лучшего желает оставлять!
От гнета и нужды я был избавлен,
под небом северным я начал вырастать.
Ребенком узнавал народ я по приметам:
чудь белоглазая бытует в крае этом
и с финнами они родня между собой.
Обычаи у них довольно странны,
царит меж них патриархальный строй,
и ходят на молитву в свои храмы.

И ходят на молитву в свои храмы,
по христианству нам они родня.
Сейчас, когда нет веры ни на грамма —
заслуга мавзолейного вождя.
О, сколько было шума, гама,
когда вопили новые князья:
—Ульянов-Ленин не имеет срама,
покойнику не место у Кремля.
Неверие вошло у нас в привычку,
Христово имя было вместо клички.
СССР, казалось будет на века.
Но, вот, пришло иное время:
Христос не возвратился к нам пока,
в антикоммунистическое племя.

В антикоммунистическое племя.
И поступь Гитлера опять слышна,
ростки человеконенавистичества зрея,
клыки ощерив,— видим всходы зла!
Народ российский помнит время
красно-коричневой блевотины чума.
Европа вся от страха омертвела,
но стлала бесу-усачу дорожки из сукна!
Другой пугал восточными усами
и хитрыми посверкивал глазами.
Власть основал он на людской крови,
для всех он был «товарищ Сталин»,
«отец народов» одной шестой земли!
До края света был урод прославлен.

До края света был урод прославлен
мильоны жизней Коба загубил.
Свободы воздух был миазмами отравлен,
усами таракана шевелил,
когда еще был кто-то обезглавлен.
«Врагов народа» как котят душил;
и не один писатель был затравлен,
расстрелян или превратился в пыль.
Нам Солженицын всю поведал правду,
как Сталин из Кремля давал команду
с изрытым черной оспою лицом.
Как подъезжали черные «маруси»,
что было завершающим венцом
надежды, что быть может и отпустят.

Надежды, что быть может и отпустят.
Как скот везли этапом в лагеря,
а там в бараки матерясь вели их суки.
Их не забудет тоже русская земля!
«Уют» зэка могли и буром сузить —
туда людей ссылали не зазря,
а лишь шпионов да вредителей мутузить.
И рдела ярче красная заря:
войной она уже была брюхата.
Орел нацисткий возомнил крылатый,
что может Русь огнем военным сжечь,
куражась фанатично бесновался,
и дал приказ войскам nach Osten течь
и шар земной ему своим казался.

И шар земной ему своим казался.
Зарделось небо новою войной.
На супостата наш народ поднялся,
на хлынувшего к нам своей ордой
и Ленинград в блокаде оказался,
и над Москвой легла фашиста тень
Четыре года от порога гнали,
чтоб встретить зоревой победный день.