А вы верите чекисту? Я - нет. И поэтому он стал героем моих стихов.

Портрет России

Огромный мир, похожий на телеэкран,
Лежит в ногах у пасмурного неба.
Осенний вечер. В меру шумный ресторан.
Грибной крем-суп с горячим белым хлебом.
Лосось под сырным соусом. Картофель фри.
В углу тарелки листики салата.
Москва вдруг стала бесшабашной, как Париж,
Виной коньяк и плитка шоколада.
В подобные минуты можно позабыть,
Что город наш печальнее Парижа,
Что здесь вопрос извечный: «Быть или не быть?»
И что здесь каждый болен и унижен.
Москва ли только? Нет! Другие города
Растоптаны не меньше – вся Россия,
В которой правит тот, чьё имя – Навсегда,
Но многие твердят, что он мессия.
Оставь официанту денежку на чай
И уходи в дождливый тусклый вечер.
Сегодня ты напился как бы невзначай,
Чтоб капельку забыться, но не вечен
Идущий двадцать лет жестокий боевик,
Похожий на артхаусную драму.
Уже дрожит засевший в бункере старик,
Уже готов позвать на помощь маму.
И хоть по-прежнему он рад изобразить,
Что всё стабильно, значит, безупречно,
Народ устал так жить или не жить
Под ледяной звездой остроконечной.
Обманута, разграблена и без надежд –
Вот вам портрет красавицы России.
Когда откроются глаза у всех невежд,
Зовущих уголовника мессией?

Владимир Ноль

Одна на всех в России боль,
Одни на всех в России слёзы:
Сидит в Кремле Владимир Ноль
В своей величественной позе.

Он ручки белые сложил
И верит в то, что помогает
Стране, которую сгубил,
По всей земле её шагая.

Россия заперта в сундук,
И он сидит на нём упрямо,
Не откликается на стук
И сам себе копает яму.

Сундук однажды затрещит,
И все посыплются наружу,
Как куча маленьких вещиц,
Что без труда владельцу служат.

Но здесь совсем наоборот:
Хозяин больше не хозяин.
Прижмёт к стене его народ,
Он нас, людей, ещё узнает!

Ну а пока Владимир Ноль
Сидит в одной и той же позе.
Одна на всех в России боль,
Одни на всех в России слёзы.

Навальный заболел

Моя страна похожа стала на розарий,
Где больше нет здоровьем пышущих цветов.
«Навальный заболел», — таков был комментарий
Мышонка, двадцать лет ловившего котов.

Мышонок так боится яда или пули,
Что этим сам же убивает всех котов.
«Навальный заболел. Подлодка утонула», —
Он лаконичен и не любит лишних слов.

Мышонок влажный воздух втягивает носом,
Ведь аромат особый источает смерть.
Он кружку личную и личный термос носит,
Чтобы случайно самому не «заболеть».

Он ловко принимает облик человечий,
На двух ногах шагает, носит пиджаки
И маску благородства, в ней толкая речи,
Чтоб слушали и в рот смотрели дураки.

Но что я буду рассуждать о серой мышке,
В Кремле обосновавшейся на двадцать лет?
Во все века писали даже в детских книжках,
Что приносящим зло спасенья просто нет.

И пусть мой стих закончат две простые строчки
И озарит их луч надежды, как луна:
Навальный заболел, но вылечится точно,
Страна почти мертва — воскреснет и она.

Клятвы лицемера

Зачем быть верным слову? Слишком это трудно,
И разве так уж плохо клятвы нарушать?
«Нет, Конституцию не стану я менять!
Достаточно двух сроков!» — клялся ты прилюдно.

«Да если каждый, кто у власти, своевольно
Её возьмётся переписывать, стране
Грозит паденье, гибель — это не по мне!» —
Так клялся, чтоб забыть все клятвы преспокойно.

«А если кто-то будет против — я уйду:
Неписаный закон — желание народа!» —
Такие сеял клятвы, как на огороде
По глупости садовник сеет лебеду.

Взгляни: ты — духота, дышать нам невозможно,
Недаром все кричат: «Уйди отсюда, враг!»,
А ты ехидно ухмыляешься в кулак,
Но знай, что ты уже на грани бездорожья.

И ты уйдёшь, мы победим тебя, мучитель,
Хотя ты превращал Россию в прах и тлен
И так жестоко «поднимал её с колен»,
Крутя баранку, как подвыпивший водитель.