Данко, Горького. Отзыв.

Подобными снижающими коннотациями пронизан и совокупный образ
табора (в третьей части рассказа), который Данко вывел из смрадных болот
и глухого «каменного» леса.
Страх родился среди них, сковал им крепкие руки, ужас родили женщины
плачем над трупами умерших от смрада и над судьбой скованных страхом живых, — и трусливые слова стали слышны в лесу, сначала робкие и тихие, а потом все громче и громче… Уже хотели идти к врагу и принести ему в дар волю
свою, и никто уже, испуганный смертью, не боялся рабской жизни… (выделено
мною. — О. Б.) [2, с. 14].
Горький образно, метафорически, но очень точно использует слово-характеристику Ницше — рабы — и тем указывает на «низменный» уровень
человеческой иерархии, людской эволюции. Вспомним, что то же слово «рабы»
звучало и в легенде о Ларре: «Что вам нужно? — спросил так, точно они были
рабы…» [2, с. 6] В контексте русской литературной традиции, наследуемой
Горьким, выбор слова симптоматичен.
Страх, злобы и обида таборян (III ч.) сродни обидчивости и страху, который испытали герои племени (I ч.). Как в первой легенде «стадо» ощутило страх
перед Ларрой, почувствовало обиду и на том основании вынесло жестокий
суд сыну орла, не испытав ни доли сочувствия к герою и «не желая облегчить
участь того, кто делал им зло» [2, с. 6], так и в легенде о Данко людям табора
«стыдно было сознаться в бессилии, и вот они в злобе и гневе обрушились
на Данко, человека, который шел впереди их. И стали они упрекать его…» [2,
с. 15] В данном случае слово-маркер Ницше «стадо» уже непосредственно эксплицировано в тексте Горького, звучит в словах Данко, обращенных к табору:
«А вы? Что сделали вы в помощь себе? <…> Вы только шли, шли, как стадо
овец!» [2, с. 15]
И племя, и табор ищут для неординарных героев страшные казни, которые бы удовлетворили их. В племени долго думали, взвешивали и решали,
как наказать Ларру — «Потом, когда одумались, то схватили его, связали и так
оставили, находя, что убить сейчас же — слишком просто и не удовлетворит
их» [2, с. 5]. Позже «они собрались, чтобы придумать казнь, достойную преступления…» [2, с. 6] Горький не скупится в описании изощренной мстительности племени.
Симметрично (параллельно) изображена и готовящаяся казнь Данко:
— Ты умрешь! Ты умрешь! — ревели они <табор>. А лес все гудел и гудел,
вторя их крикам, и молнии разрывали тьму в клочья. Данко смотрел на тех, ради
которых он понес труд, и видел, что они — как звери. Много людей стояло во-
311
круг него, но не было на лицах их благородства, и нельзя было ему ждать пощады
от них [2, с. 15].
Горький повторяет подчеркнуто ницшеанское определение толпы — «как
звери». Т. е. во всех трех частях повествования «Старухи Изергиль» отсчет
эволюционной динамики человека ведется от его «животного состояния»,
от червя и зверя, образов-маркеров Платона и Ницше.
В триаде Ницше «животное — человек — сверхчеловек» среднее звено есть
«мост» (в другом случае — «перила»), который соединяет низкое и высокое,
грязное и чистое. У Горького в рассказе-триптихе позицию «моста», несомненно, занимает старуха Изергиль, которая не достигает вершин и силы сверхчеловеческой личности, но указывает направление, по которому, по (Ницше
и) Горькому, должно идти эволюционное движение.