К дню рождения журналиста, поэта-сатирика Саши ЧЁРНОГО (13.10.1880–1932), автора многих поэтических сборников.

«Я советский наглый „рыжий“
С красной пробкой в голове.
Пил в Берлине, пил в Париже,
А теперь блюю в Москве».

Саша Чёрный

Обстановочка

Ревет сынок. Побит за двойку с плюсом,
Жена на локоны взяла последний рубль,
Супруг, убитый лавочкой и флюсом,
Подсчитывает месячную убыль.
Кряхтят на счетах жалкие копейки:
Покупка зонтика и дров пробила брешь,
А розовый капот из бумазейки
Бросает в пот склонившуюся плешь.
Над самой головой насвистывает чижик
(Хоть птичка божия не кушала с утра),
На блюдце киснет одинокий рыжик,
Но водка выпита до капельки вчера.
Дочурка под кроватью ставит кошке клизму,
В наплыве счастья полуоткрывши рот,
И кошка, мрачному предавшись пессимизму,
Трагичным голосом взволнованно орет.
Безбровая сестра в облезлой кацавейке
Насилует простуженный рояль,
А за стеной жиличка-белошвейка
Поет романс: «Пойми мою печаль»
Как не понять? В столовой тараканы,
Оставя черствый хлеб, задумались слегка,
В буфете дребезжат сочувственно стаканы,
И сырость капает слезами с потолка.

1909 г.

Единственный стих, который знаю)):
.
"Мой роман"-

Кто любит прачку, кто любит маркизу,
У каждого свой дурман, —
А я люблю консьержкину Лизу,
У нас — осенний роман.

Пусть Лиза в квартале слывет недотрогой, —
Смешна любовь напоказ!
Но все ж тайком от матери строгой
Она прибегает не раз.

Свою мандолину снимаю со стенки,
Кручу залихватски ус…
Я отдал ей все: портрет Короленки
И нитку зеленых бус.

Тихонько-тихонько, прижавшись друг к другу,
Грызем соленый миндаль.
Нам ветер играет ноябрьскую фугу,
Нас греет русская шаль.

А Лизин кот, прокравшись за нею,
Обходит и нюхает пол.
И вдруг, насмешливо выгнувши шею,
Садится пред нами на стол.

Каминный кактус к нам тянет колючки,
И чайник ворчит, как шмель…
У Лизы чудесные теплые ручки
И в каждом глазу — газель.

Для нас уже нет двадцатого века,
И прошлого нам не жаль:
Мы два Робинзона, мы два человека,
Грызущие тихо миндаль.

Но вот в передней скрипят половицы,
Раскрылась створка дверей…
И Лиза уходит, потупив ресницы,
За матерью строгой своей.

На старом столе перевернуты книги,
Платочек лежит на полу.
На шляпе валяются липкие фиги,
И стул опрокинут в углу.

Для ясности, после ее ухода,
Я все-таки должен сказать,
Что Лизе — три с половиною года…
Зачем нам правду скрывать?

Псевдоним расшифровывается довольно просто. В семье Гликбергов было пятеро детей, и среди них два Александра. Блондин и брюнет. Соответственно, одного звали «Саша белый», а другого «Саша черный».
27 ноября 1905 года в сатирическом журнале «Зритель» вышло стихотворение «Чепуха», которое Гликберг впервые подписал псевдонимом Саша Чёрный. Героями поэтического фельетона стали Николай II «высокий господин маленького роста», генерал Николай Линевич, министр внутренних дел Петр Дурново, председатель Совета министров Сергей Витте, генерал-губернатор Трепов.
В 1906 году вышел первый сборник произведений Чёрного – «Разные мотивы». В него вошли сатирические стихи, гражданская лирика и автобиографические заметки. Но политическую сатиру не одобрила цензура и все экземпляры изъяли.

Больному

Есть горячее солнце, наивные дети,
Драгоценная радость мелодий и книг.
Если нет – то ведь были, ведь были на свете
И Бетховен, и Пушкин, и Гейне, и Григ...

Есть незримое творчество в каждом мгновеньи –
В умном слове, в улыбке, в сиянии глаз.
Будь творцом! Созидай золотые мгновенья.
В каждом дне есть раздумье и пряный экстаз...

Бесконечно позорно в припадке печали
Добровольно исчезнуть, как тень на стекле.
Разве Новые Встречи уже отсияли?
Разве только собаки живут на земле?

Если сам я угрюм, как голландская сажа
(Улыбнись, улыбнись на сравненье моё!),
Этот чёрный румянец – налёт от дренажа,
Это Муза меня подняла на копьё.

Подожди! Я сживусь со своим новосельем –
Как весенний скворец запою на копье!
Оглушу твои уши цыганским весельем!
Дай лишь срок разобраться в проклятом тряпье.

Оставайся! Так мало здесь чутких и честных...
Оставайся! Лишь в них оправданье земли.
Адресов я не знаю – ищи неизвестных,
Как и ты, неподвижно лежащих в пыли.

Если лучшие будут бросаться в пролёты,
Скиснет мир от бескрылых гиен и тупиц!
Полюби безотчётную радость полёта...
Разверни свою душу до полных границ.

Будь женой или мужем, сестрой или братом,
Акушеркой, художником, нянькой, врачом,
Отдавай – и, дрожа, не тянись за возвратом.
Все сердца открываются этим ключом.

Есть ещё острова одиночества мысли.
Будь умён и не бойся на них отдыхать.
Там обрывы над тёмной водою нависли –
Можешь думать... и камешки в воду бросать...

А вопросы... Вопросы не знают ответа –
Налетят, разожгут и умчатся, как корь.
Соломон нам оставил два мудрых совета:
Убегай от тоски и с глупцами не спорь.
***
Потемнели срубы от воды.
В колеях пузырятся потоки.
Затянув кисейкою сады,
Дробно пляшет дождик одинокий.
Вымокла рябинка за окном,
Ягоды блестят в листве, как бусы.
По колоде, спящей кверху дном,
Прыгает в канавке мальчик русый.
Изумрудней рощи и сады.
В пепле неба голубь мчится к вышке.
Куры на крыльце, поджав хвосты,
Не спускают сонных глаз с задвижки...
Свежий дождь, побудь, побудь у нас!
Сей своё серебряное семя...
За ворота выбегу сейчас
И тебе подставлю лоб и темя.
***
Еле тлеет погасший костёр.
Пепел в пальцах так мягко пушится.
Много странного в сердце таится
И, волнуясь, спешит на простор.
Вдоль опушки сереют осины.
За сквозистою рябью стволов
Чуть белеют курчавые спины
И метёлки овечьих голов.
Деревенская детская банда
Чинно села вокруг пастуха
И горит, как цветная гирлянда,
На желтеющей зелени мха.
Сам старик – сед и важен. Так надо...
И пастух, и деревья, и я,
И притихшие дети, и стадо...
Где же мудрый пророк Илия?..
Из-за туч, словно веер из меди,
Брызнул огненный сноп и погас.
Вы ошиблись, прекрасная леди, —
Можно жить на земле и без вас!

В время перестройки цитировали его:
Дух свободы! К перестройке
Вся страна стремится.
Полицейский в грязной мойке
Хочет утопиться.
Но забыли о продолжении:
Не топись, охранный воby!
Воля улыбнется.
полицейский, будь спокоен:
Старый гнет вернется