Если бы жаба была психологом, какой бы вопрос она задала своим клиентам?! ;)) ?

Есть у меня потребность в тебе. Нет у тебя потребности во мне. Земля горшечника усыпана черепками, ручками кружек, носиками фарфоровых чайников и донышками от блюдец. Окольцованные свинцовыми ласками, катапульты очами росистого утра смотрят в лунное небо. До старта остались считанные часы. Дикари в раскрашенных охрой фраках готовы в крошево исколотить бамбуковые тамтамы. Их грусть раскалится до ледяного звона печали, когда кольца звенящих цепей по касательной соприкоснутся с цоколем седьмого Гельмгольца.

В сумраке пьяной сельвы они соорудили как бы льющиеся тротуары из движущихся черепах, склеенных в живую брусчатку. Но твоя земля желта как горчица, и пыль её выедает глаза. Не спорь со мной: галлюцинации в песках Галилеи случаются чаще, чем думает галилеянин. Он просто не отличает их от реальности. Так, в обломках он не видит выбеленных зубов и черепных пластин. Он ходит по насыпи хрустящих костей как во сне, не замечая, как виселица над ним раскачивает мертвеца. Грудная жаба спрашивает его: не давит ли слишком сильно? А сама треплет пальцами тряпку завершённой потребности — то ли в тебе, то ли во мне.

В комариной прохладе лесного болота утопает совершенное одиночество, в котором ни одного одинокого нет. Муха в гермошлеме и компрессионном костюме садится в Су-56 и взлетает выше высшего пилотажа, за грань лимита, по ту сторону сплющенных плюсов — за полюс — в минус 223. В долинах Плутона она уймёт окололунную темноту и погрузит её в холодные сны осоки, окованной льдом. Наклоны её головы заставят отливать розовой желтизной голубой карбункул.

Ну, чё? Долго тут ищешь супругу и прочую чемоданную упряжь?

Это Отчизна мечет бревно в моё сердце: воспитанные джентльмены ласковы, а невоспитанные панки — грубы. Грубость и злоба ближе к природе. Вот и выносливые ослы натерли на мозолях копыта. Война — не лучший способ сделаться тонким, как нити нейронных связей. В дивизии твой анус на метр проткнут железобетонным столбом. А если посмеешь не улыбаться — на полтора. Поэтому в лесном одиночестве нет одинокого: одинокие не одиноки — враги их у них в сердце, как грудная жаба навеки в груди. Кстати, кофе вреден: он состоит из врагов. Потому что врагов хочешь жарить и молоть в кофемолке.

После дождя здесь источают ключи алмазного скольжения и исключительного стекла. Ступня неожиданно поворачивается в размягчённой земле. Они не дают обещаний смуглой смоле в этом яростном паровозе. Её источённое до паутины воображение, дрожащее даже от упавшего комара, просто не сможет представить то, как чудовищно с ней поступит внутриутробный ребенок. Из тополиной почки вылезает липкий клиент. «Почка? Что это?» Застегни этот абзац на замок, чтобы он тебя не настиг.

Пресный вкус языка во рту скучен. И вот, ничто превращается в пытку. Если вдуматься, это странно: людям всё хочется делать другим напоказ. Нет. Ты не прав. Просто нам не показывают сделанного не напоказ. Жабы страшны. Но лягушки прекрасны. И дети милы. Потому что покамест их можно ещё подчинить. Помнится, мама просила: останься четырёхлетним. Почему тебе страшно, мама? Смотри, я сумел!