Отрывок из моего рассказа. Как считаете, книгу написанную таким языком и в таком стиле реально издать?

Вдалеке гулко лаяла собака, словно пытаясь прогнать ночь. Через поле, чуть прихрамывая на левую ногу, шел Проклятый. Пожухлая трава едва слышно шуршала под его шагами. Впереди, на границе неба и земли, горели теплые огоньки хутора. Высоко над ними купалась в мягких объятиях туч грязно-желтая ущербная луна, похожая на обломанную монету. Ветер стелился по земле и прятался в голых ветвях деревьев, чувствуя приближение снегопада - вот-вот должна была закончиться осень.
Проклятый насвистывал песенку, названия и слов которой он не помнил, а может, и не знал никогда. Думать об этом не хотелось, само слово "никогда" пугало его: он считал себя вечным, но в глубине души знал, что вечным может быть лишь то, что не существует. Поэтому он просто насвистывал и представлял, как далеко-далеко отсюда, на огненном юге сейчас царствует полдень, и над ароматным гулом базара поднимается густая, тягучая мелодия, под которую так приятно втягивать в себя сладкий дым кальяна и смотреть на танцующих красавиц...
Проклятый знал, что он там, но легче от этого ничуть не становилось, ведь он был и здесь, на стылом, мертвом поле, среди ветра и холода - и надеяться оставалось только на то, что хозяева хутора окажутся людьми с добрым сердцем и пустят его хотя бы в хлев.
Взгляд его наткнулся на нечто, уродливо возвышающееся на краю поля - нечто, напомнившее ему собственную молодость, такую далекую и потому почти уже забытую.
Виселица. В ночном сумраке она громоздилась нелепой, неправдоподобной конструкцией, изломанным рукотворным чудовищем, состоящим из смерти и дерева. Высокий, немного покосившийся столб с поперечной перекладиной, угрюмая свора ворон и размякшее, покачивающееся на ветру тело. Современная версия распятия... вместо гвоздей - жесткая, скрипящая веревка, всего за несколько мгновений обрывающая дыхание. Теперь все предпочитают делать быстро: и жить, и любить, и убивать.
Проклятый подошел ближе. Вороны, хрипло ругаясь и тяжело хлопая крыльями, взлетели с перекладины - у него никогда не было хороших отношений с этими птицами. Возможно, потому, что он часто отбирал у них добычу.
Голова повешенного, свернутая набок, была покрыта черным мешком. Пожалуй, они еще не успели склевать ему лицо. Проклятый тронул мертвеца за ногу:
- Что ты сделал?
Казненный ответил не сразу. Нелегко говорить, если пару дней назад тебя повесили. Но наконец, с огромным трудом выдавливая из себя слово за словом, он сказал тяжелым, скрежещущим шепотом:
- Я говорил, что наш барон - негодяй и ублюдок.
Проклятый усмехнулся:
- Что такое? Он отобрал у тебя возлюбленную?
- Он отобрал... у нас урожай...
- Ясно. Это не ново. Во всем мире бароны отбирают урожай. Всегда так было и всегда будет. Есть тот, кто выращивает урожай, и есть тот, кому он принадлежит. И очень редко это один человек.
- Я... знаю.
- Так почему же?
- Обида...
Проклятый вновь похлопал бедолагу по ноге:
- Понятно. Ладно, пойду...
- Постой... сними мешок.
- Зачем?
- Хочу увидеть восход.
- Тебе же вороны склюют глаза до полудня.
- Ну и что... пусть... хочу увидеть восход.
- Как знаешь.
Проклятый протянул руку и одним движением сдернул мешок с головы повешенного. Тот оказался совсем еще молодым парнем, черноволосым и голубоглазым. Пожалуй, еще неделю назад деревенские девушки заливались румянцем при встрече с ним и мечтали по ночам о его руках и губах. Теперь он вряд ли мог стать объектом чьих-то мечтаний. Кроме ворон, конечно.
Губы его чуть раздвинулись:
- Спасибо.
Проклятый пожал плечами:
- Не за что. Слушай, не подскажешь мне одну вещь?
- Да?
- Знаешь хозяев ближайшего хутора? Вон того, где окна горят. Как они, люди не злые?
- Нет.
- Пустят меня переночевать?
Казалось, мертвец немного заколебался, прежде, чем ответить:
- Пустят, конечно. Только... не причиняй им вреда.
- Ну что ты. Я люблю тех, кто сам добр... не верь всему, что говорят обо мне. Прощай.