Набоковская Лолита дала имя поэту?

Набокова глубоко занимала судьба, и каждое важное отступление в его
собственной жизни, кажется, было чуть ли не подготовлено заранее, для того
чтобы дать возможность его талантам раскрыться. У него были идиллические
детство и юность, но уже тогда, в юности, он писал стихи о горечи утраты, о
тоске по безвозвратно ушедшему счастью, о памяти-утешительнице. Но он и
представить себе не мог, какую силу обретут эти чувства после революции.
Юношей он размышлял о смерти, много писал о ней и о возможности инобытия — а
потом, когда ему было только двадцать три года, потерял отца, погибшего от
пули правого террориста. Когда Гитлер оккупировал Францию, Набокову пришлось
бежать в Америку. В сорок лет он был вынужден оставить русский язык — после
того, как он постепенно отшлифовал свое искусство, значительно обогатив
русскую прозу, — и начать все сначала, уже на английском. Этот переход был
болезненным, но без него он никогда не написал бы “Лолиту”, и его известность,
по всей вероятности, ограничивалась бы русской эмиграцией, по крайней мере на
протяжении жизни еще одного поколения. Много лет в Америке, когда к нему еще
не пришла слава, он снова и снова пытался опубликовать свои русские романы в
английском переводе, но тщетно. Вдруг после “Лолиты” издатели срочно
потребовали у него все, что он когда-либо написал по-русски, — и именно к
этому времени повзрослевший Дмитрий Набоков был готов взяться за переводы
отцовских книг. Теперь интерес к творчеству Набокова настолько возрос, что он
с удовольствием сочинял предисловия к каждому своему переводу, а на досуге
внимательно следил за тем, как его переводят на французский. Не будь
революции, гибели отца, гитлеровской угрозы и позднего мирового признания,
проза Набокова лишилась бы и пронзительной остроты, и блеска, и завершенности,
которые отличают ее, на каком бы из трех языков, столь им любимых, мы ее ни
читали. Брайян Бойд.Владимир Набоков: вступление в биографию

Я славы не ищу поэта. \В своей обители, от света\Отстал, отвык уж я давно;\А потому пусть обругают,\Пускай на части растерзают\Мое дитя! Мне все равно. Павел Кукольник Из сборника 1861 г. НЕЗНАКОМЫЙ