Бывают ли милосердные русалки? (абстрактно, см. Мелихова)

Внезапно оказалось темно. Грациозным движением, поигрывая своей безупречной
трезвостью, я поднялся с табурета и шагнул наружу — лунная ночь на Днепре была
фантастически прекрасна. Каганец, при трепетном свете которого Женя-два
расстилала мне на брезенте коричневое махровое полотенце длиною в человеческий
рост, тоже был невероятно поэтичен, словно лампада перед ликом новой мадонны.
Я попытался это изъяснить, но образ оказался слишком сложен для переполнявших
меня чувств. Хотя я был полон здравого смысла: аккуратно раздевшись в темноте,
я уложил свои хабэшные защитные джинсы и ковбойку так, чтобы сразу на них
наткнуться, если ночью понадобится выйти. И укрывался я другим махровым
полотенцем тоже с необыкновенной тщательностью. А затем пожелал своим дамам
сердца спокойной ночи с такой проникновенностью, что даже сам был растроган.
Я проснулся оттого, что под моим полотенцем оказался еще кто-то. “Женя”, —
обдало меня морозом, но обнимавшая меня днепровская русалка была тоненькая,
худенькая, да и слова, которые она мне страстно шептала, были совершенно
нормальные, хотя и бредовые: спасибо тебе, спасибо, ты первый отнесся к ней
как к женщине, ею даже родной отец брезговал, спасибо, спасибо… Она
лихорадочно целовала меня во что придется, но явно искала мои губы. Я поспешил
их ей предоставить, опасаясь, правда, что от меня разит перегаром, и тоже
начал ее ласкать, спускаясь все ниже и ниже.
Я был уверен, что у таких интеллигентных женщин в очках там ничего нет, однако
все оказалось на месте. Но — Женя-два продолжала стоять у меня перед глазами,
и пред лицом ее ничто иное устоять не могло. Пытаясь доставить побольше
свободы моему впервые отказавшемуся выполнять свой долг мужскому достоинству,
я освободился от плавок, но оказалось, что подлинному, несгибаемому
достоинству не требуется свобода, чтобы себя оказать.
“Женя может услышать”, — прошептал я в невидимое ухо, стараясь, подобно всем
плохим танцорам, взвалить вину на обстоятельства.
“Она никогда не просыпается, не думай о ней”, — нежно продышала русалка,
проникновенно гладя мою грудь, деликатно, впрочем, останавливаясь где-то на
уровне пупка; но, видно, сообразив что-то, зашептала с горячечной нежностью:
“Успокойся, ничего не нужно, я просто тебе очень, очень благодарна, давай
просто так полежим, я сейчас уйду… ”
“Нет-нет, зачем же”, — облегченно зашептал я, и мы, обнявшись, затихли. А
потом, от невыносимого желания вот-вот готовый лопнуть, я тщетно тыкался,
отыскивая вход в райский сад… И вдруг нашел. И проснулся, пронзенный
совершенно запредельным наслаждением.
Я лежал один на животе под своим махровым полотенцем, ощущая под собой липкую
лужицу. В палатке было совсем светло. “С добрым утром! ” — как ни в чем не
бывало просветленно приветствовала меня хозяйка шатра, и Женя-два тоже
профыркала что-то заботливое. Похоже, они обе были давно на ногах.
Чтобы не всколыхнуть головную боль, и без того достаточно жуткую, но явно
дающую понять, что это еще цветочки, я осторожно повернул голову и увидел у
своего лица голубенький комочек — стянувшиеся в клубок мои синтетические
плавки. Поймав мой взгляд, милосердная русалка с просветленной хлопотливостью
увела Женю наружу. Александр Мелихов. Русалка

Пройдут, как павы, — смотришь вслед И оторваться силы нет! От них исходит звездный свет — Кому грузинки не понравятся? \Одеты в бархат и шелка, Они взирают свысока. Свежей, чем зелень цветника, Врастапа дивные красавицы. \Могучих дочери, они Достойны славы искони. Пред ними голову склони! Кому грузинки пе поправятся? Нагаш Овнатан. Перевод С. Спасского