


Баня. Что о ней в литературе, кино?
Баллада о бане
Благодать или благословение
Ниспошли на подручных твоих -
Дай нам, Бог, совершить омовение,
Окунаясь в святая святых!
Исцеленьем от язв и уродства
Будет душ из живительных вод, -
Это - словно возврат в первородства,
Или нет - осушенье болот.
Все пороки, грехи и печали,
Равнодушье, согласье и спор -
Пар, который вот только нам дали,
Вышибает, как пули, из пор.
Все, что мучит тебя, - испарится
И поднимется вверх, к небесам, -
Ты ж, очистившись, должен спуститься -
Пар с грехами расправится сам.
Не стремись прежде времени к душу,
Не равняй с очищеньем мытье, -
Нужно выпороть веником душу,
Нужно выпарить смрад из нее.
Здесь нет голых - стесняться не надо,
Что кривая рука да нога.
Здесь - подобие райского сада, -
Пропуск тем, кто раздет донага.
И в предбаннике сбросивши вещи,
Всю одетость свою позабудь -
Одинаково веничек хлещет,
Как ты там не выпячивай грудь!
Все равны здесь единым богатством,
Все легко переносят жару, -
Здесь свободу и равенство с братством
Ощущаешь в кромешном пару.
Загоняй поколенья в парную
И крещенье принять убеди, -
Лей на нас свою воду святую -
И от варварства освободи!
Протопи ты мне баньку, хозяюшка,
Раскалю я себя, распалю,
На полоке, у самого краюшка,
Я сомненья в себе истреблю.
Разомлею я до неприличности,
Ковш холодный — и все позади.
И наколка времен культа личности
Засинеет на левой груди.
Протопи ты мне баньку по-белому -
Я от белого свету отвык.
Угорю я, и мне, угорелому,
Пар горячий развяжет язык.
Сколько веры и лесу повалено,
Сколь изведано горя и трасс,
А на левой груди — профиль Сталина,
А на правой — Маринка анфас.
Эх, за веру мою беззаветную
Сколько лет отдыхал я в раю!
Променял я на жизнь беспросветную
Несусветную глупость мою.
Протопи ты мне баньку по-белому -
Я от белого свету отвык.
Угорю я, и мне, угорелому,
Пар горячий развяжет язык.
Вспоминаю, как утречком раненько
Брату крикнуть успел: «Пособи! »
И меня два красивых охранника
Повезли из Сибири в Сибирь.
А потом на карьере ли, в топи ли,
Наглотавшись слезы и сырца,
Ближе к сердцу кололи мы профили
Чтоб он слышал, как рвутся сердца.
Протопи ты мне баньку по-белому -
Я от белого свету отвык.
Угорю я, и мне, угорелому,
Пар горячий развяжет язык.
Ох, знобит от рассказа дотошного,
Пар мне мысли прогнал от ума.
Из тумана холодного прошлого
Окунаюсь в горячий туман.
Застучали мне мысли под темечком,
Получилось — я зря им клеймен,
И хлещу я березовым веничком
По наследию мрачных времен.
Протопи ты мне баньку по-белому -
Я от белого свету отвык.
Угорю я, и мне, угорелому,
Пар горячий развяжет язык
(В. Высоцкий)
--------------------
Андрей Вознесенский
Сибирские бани
Бани! Бани! Двери — хлоп!
Бабы прыгают в сугроб.
Прямо с пылу, прямо с жару —
Ну и ну!
Слабовато Ренуару
До таких сибирских «ню» !
Что мадонны! Эти плечи,
Эти спины наповал,
Будто доменною печью
Запрокинутый металл.
Задыхаясь от разбега,
Здесь на «ты» , на «ты» , на «ты»
Чистота огня и снега
С чистотою наготы.
День морозный, чистый, парный.
Мы стоим, четыре парня, —
В полушубках, кровь с огнем,
Как их шуткой
шуганем?
Ой, испугу!
Ой, в избушку,
Как из пушки, во весь дух:
— Ух!. .
А одна в дверях задержится,
За приступочку подержится
И в соседа со смешком
Кинет
кругленьким снежком!
фильм Ирония судьбы или с легким паром Эльдара Рязанова
Высоцкий Протопи ты мне баньку по-черному
"Полно меня, Левконоя, упругою гладить
ладонью;
Полно по чреслам моим вдоль поясницы
скользить.
Ты позови Дискомета, ременно-обутого Тавра;
В сладкой работе твоей быстро он сменит тебя.
Опытен Тавр и силен; ему нипочем притиранья!
На спину вскочит как раз; в выю упрется пятой.
Ты же меж тем щекоти мне слегка безволосое темя;
Взрытый наукою лоб розами тихо укрась"" К. Прутков, "Философ в бане (пер. с греческого".
***
В. Маяковский, "Баня".
***
"Говорят, граждане, в Америке бани отличные.
Туда, например, гражданин придёт, скинет бельё в особый ящик и пойдёт себе мыться. Беспокоиться даже не будет — мол, кража или пропажа, номерка даже не возьмёт.
Ну, может, иной беспокойный американец и скажет банщику:
— Гуд бай, — дескать, — присмотри.
Только и всего.
Помоется этот американец, назад придёт, а ему чистое бельё подают — стираное и глаженое. Портянки небось белее снега. Подштанники зашиты, залатаны. Житьишко!
А у нас бани тоже ничего. Но хуже. Хотя тоже мыться можно.
У нас только с номерками беда. Прошлую субботу я пошёл в баню (не ехать же, думаю, в Америку) , — дают два номерка. Один за бельё, другой за пальто с шапкой.
А голому человеку куда номерки деть? Прямо сказать — некуда. Карманов нету. Кругом — живот да ноги. Грех один с номерками. К бороде не привяжешь.
Ну, привязал я к ногам по номерку, чтоб не враз потерять. Вошёл в баню.
Номерки теперича по ногам хлопают. Ходить скучно. А ходить надо. Потому шайку надо. Без шайки какое же мытьё? Грех один.
Ищу шайку. Гляжу, один гражданин в трёх шайках моется. В одной стоит, в другой башку мылит, а третью левой рукой придерживает, чтоб не спёрли.
Потянул я третью шайку, хотел, между прочим, её себе взять, а гражданин не выпущает.
— Ты что ж это, — говорит, — чужие шайки воруешь? Как ляпну, — говорит, — тебе шайкой между глаз — не зарадуешься.
Я говорю:
— Не царский, — говорю, — режим шайками ляпать. Эгоизм, — говорю, — какой. Надо же, — говорю, — и другим помыться. Не в театре, — говорю.
А он задом повернулся и моется.
"Не стоять же, — думаю, — над его душой. Теперича, — думаю, — он нарочно три дня будет мыться".
Пошёл дальше.
Через час гляжу, какой-то дядя зазевался, выпустил из рук шайку. За мылом нагнулся или замечтался — не знаю. А только тую шайку я взял себе.
Теперича и шайка есть, а сесть негде. А стоя мыться — какое же мытьё? Грех один.
Хорошо. Стою стоя, держу шайку в руке, моюсь.
А кругом-то, батюшки-светы, стирка самосильно идёт. Один штаны моет, другой подштанники трёт, третий ещё что-то крутит. Только, скажем, вымылся — опять грязный. Брызжут, дьяволы. И шум такой стоит от стирки — мыться неохота. Не слышишь, куда мыло трёшь. Грех один.
"Ну их, — думаю, — в болото. Дома домоюсь".
Иду в предбанник. Выдают на номер бельё. Гляжу — всё моё, штаны не мои.
— Граждане, — говорю. — На моих тут дырка была. А на этих эвон где.
А банщик говорит:
— Мы, — говорит, — за дырками не приставлены. Не в театре, — говорит.
Хорошо. Надеваю эти штаны, иду за пальто. Пальто не выдают — номерок требуют. А номерок на ноге забытый. Раздеваться надо. Снял штаны, ищу номерок — нету номерка. Верёвка тут, на ноге, а бумажки нет. Смылась бумажка.
Подаю банщику верёвку — не хочет.
— По верёвке, — говорит, — не выдаю. Это, — говорит, — каждый гражданин настрижёт верёвок — польт не напасёшься. Обожди, — говорит, — когда публика разойдётся — выдам, какое останется.
Я говорю:
— Братишечка, а вдруг да дрянь останется? Не в театре же, — говорю. Выдай, — говорю, — по приметам. Один, — говорю, — карман рваный, другого нету. Что касаемо пуговиц, то, — говорю, — верхняя есть, нижних же не предвидится.
Всё-таки выдал. И верёвки не взял.
Оделся я, вышел на улицу. Вдруг вспомнил: мыло забыл.
Вернулся снова. В пальто не впущают.
— Раздевайтесь, — говорят.
Я говорю:
— Я, граждане, не могу в третий раз раздеваться. Не в театре, — говорю. Выдайте тогда хоть стоимость мыла.
Не дают. Не дают — не надо. Пошёл без мыла. (...)" М. Зощенко.
"Петро уже раздевался в предбаннике, когда туда сунулся Егор.
-- Бритых принимают? --постарался он заговорить как можно веселее,
даже рот растянул в улыбке.
-- Всяких принимают, --все тем же ровным голосом, каким он говорил "ну
и что", сказал Петро.
-- Будем знакомы, Георгий. --Егор протянул руку. И все улыбался и
заглядывал в сумрачные глаза Петра. Все же хоте-лось ему освоиться среди
этих людей, почему-то теперь хоте-лось. Люба, что ли?. . --Я говорю: я --
Георгий.
-- Ну-ну, --сказал Петро. --Давай еще целоваться. Ге-оргий, значит,
Георгий. Значит, Жора.. .
-- Джордж. --Егор остался с протянутой рукой. Перестал улыбаться.
-- А? --не понял Петро.
-- На! --с сердцем сказал Егор. --Курва, суюсь сегодня, как
побирушка!. . --Егор бросил белье на лавку. --Осталось только хвостом
повилять. Что, я тебе дорогу перешел, что ты мне руку не соизволил подать?
Егор и вправду заволновался и полез в карман за сигаре-той. Закурил.
Сел на лавочку. Руки у него чуть дрожали.
-- Чего ты? --спросил Петро. --Расселся-то?
-- Иди мойся, --сказал Егор. --Я потом. Я же из заклю-чения.. . Мы
после вас. Не беспокойтесь.
-- Во!. . --сказал Петро. И, не снимая трусов, вошел в ба-ню. Слышно
было, как он загремел там тазами, ковшом.. .
Егор прилег на широкую лавку, курил.
-- Ну надо же!. . --сказал он. --Как бедный родственник, мля.
Открылась дверь бани, из парного облака выглянул Петро.
-- Чего ты? --спросил он.
-- Чего?
-- Чего лежишь-то?
-- Я подкидыш.
-- Во!. . --сказал Петро. И усунулся опять в баню. Долго там наливал
воду в тазы, двигал лавки.. . Не выдержал и опять открыл дверь. --Ты пойдешь
или нет? ! --спросил он.
-- У меня справка об освобождении! --чуть не заорал ему в лицо Егор.
-- Я завтра пойду и получу такой же паспорт, как у тебя! Точно такой, за
исключением маленькой помет-ки, которую никто не читает. Понял?
-- Счас возьму и силком суну в тазик, --сказал Петро не-выразительно.
-- И посажу на каменку. Без паспорта. --Пет-ру самому понравилось, как он
сострил. Еще добавил: -- Со справкой. --И хохотнул коротко.
-- Вот это уже другой разговор! " (В. Шукшин "Калина красная")
" баня с закопченными углами и тараканами" - вечность, куда отправился в путешествие Свидригайлов