У родителей была икона.

Там дева с ребенком на руках.
Женщина на изображении мне сразу понравилась. Всем . Казалось, в ней что -то такое глубокое, настоящее. Было настолько хорошо рядом с ней, что я даже представлял себя на месте того ребенка, что она держит на руках. Я хотел быть к ней ближе, я ревновал. Злился, что она держит не меня на руках. Несколько лет я с восторгом и трепетом смотрел на эту женщину на иконе. Когда приходил со школы, по утрам, иногда просыпался ночью и шел к ней. Мне никто ничего не объяснял. Я сначала думал, что так проникся религией. Пока не понял, что влюбился в нее. Как в женщину. Постоянно о ней думал. Я стал плохо спать. Мне ее не хватало.
Как-то раз я прямо подошел и признался ей в любви. Разумеется, ответа я и не ждал. Но что-то внутри так надеялось, так хотело... И, почти сконфуженно, я ушел.
Я приходил к ней каждый день, а она все также тихо, умиротворенно смотрела на меня и молчала. Я ощутил какое-то глубокое, мерзкое чувство обиды. И тут же впал в отчаяние.
Я падал на колени и молил ее ответить мне. Бился лбом об пол. Затем, переворачивался на спину и начинал рыдать
Я ясно чувствовал ту деморализацию, ту агонию внутри себя и умиротворение, которое исходило от нее.
Начал пить. Садился перед ней и пил. Бывало, выпивал две -три бутылки водки, пока не начинало тошнить. Однажды, проснулся в луже черной блевотины. Понял, еще гуталин вчера сожрал.
Состояние было ужасное, никогда так не было так плохо. Но подняв голову наверх, ощущал все то же умиротворение.
И тоску. Я видел эту женщину прямо перед собой и мне так ее не хватало! Я снова кинулся к ней, и, продолжая выблевывать водку с чернотой молил ее об ответе. Я хотел, чтобы она спустилась прямо ко мне! Я точно знал, что ей это под силу!
Но ничего не изменилось. Она была как будто живая, здесь, со мной. Но не отвечала. На секунду мне показалось, что она смотрит прямо на меня и как будто что-то звенит.
И тут я вдруг рассвирипел. Выпил залпом оставшуюся бутылку водки, и, проклиная отца и мать, за то, что родили меня на свет, схватил иконку, разбил стекло и вырвал ее оттуда. Я ясно понял, что больше всего ненавижу ребенка, которого она держит на руках. Первое, что я сделал, оторвал его из ее рук. Я чувствовал, что словно не рву бумагу, а вырываю ребенка из рук матери. Потом чувства резко выключились и я как будто оглох. Я жевал голову младенца и рвал руками его тело. На нее мне было больно смотреть. Оторвал вместе с руками. Разорвал, все, что осталось от иконы скомкал, собрал в кучу и поджег. Пока горело пламя, я видел гуляющие по стене тени. Стола, стула, бутылок. Почему-то свою не видел. Затоптал кострище, выпил еще бутылку и лег прямо в углу. Пол кафельный, так что дом не сжег. Последнее, что помню, зачем-то еще сожрал кусок гуталина.
Утром кусок говна, бывший человеком, серя, ссась и блюя выкатился с кухни. Кусок умудрился понять, что гуталин и водка льются у него изо всех дырок и он сейчас ляжет и остынет. Вися под потолком и наблюдая за куском сверху я подсказал ему набрать 103. Сам я двумя глазами смотрел, как кусок тыкает телефон и что-то пердит в трубку, а третьим печально смотрел на черно-серое пепелище. Все, что осталось от моей любимой женщины. Кусок, тем временем, по моему-же совету, шмякнулся в коридор, и, размазывая кусками, всеже, открыл входную дверь. Лег на пороге и перестал шевелиться.
Мне как-то противно стало на него смотреть тогда, и я как-то отвелекся. И задумался ни о чем. Хотя мыслей и не было уже.
Потом картина менялась. То кусок лежал на какой-то кровати, то на другой кровати поуже. И люди бегали постоянно вокруг. Зачем-то.
А я все продолжал что-то думать не думая. Особо не выходило. Есть просто поток какого-то видения, а потом отрубает снова.
Сейчас вот кусок что-то тыкает на клавиатуре и смеется. Водка на столе.