Нужна проза до слез. Минуты на 3-5. Наверно про маму или войну это за душу берет
Скоро конкурс чтецов. Хочу победить, и надеюсь что вы мне поможете.
Отрывок из книги Э. М. Ремарка "На Западном фронте без перемен"
Шквальный огонь. Заградительный огонь.
Огневые завесы. Мины. Газы. Танки. Пулемёты. Ручные гранаты.
Всё это слова, слова, но за ними стоят все ужасы,
которые переживает человечество.
Наши лица покрылись коростой, в наших мыслях царит хаос,
мы смертельно устали; когда начинается атака,
многих приходится бить кулаком, чтобы заставить их
проснуться и пойти вместе со всеми; глаза воспалены,
руки расцарапаны, коленки стёрты в кровь, локти разбиты.
Сколько времени прошло?
Что это — недели, месяцы, годы? Это всего лишь дни.
Время уходит, — мы видим это, глядя на бледные,
бескровные лица умирающих; мы закладываем в себя пищу,
бегаем, швыряем гранаты, стреляем, убиваем, лежим
на земле; мы обессилели и отупели, и нас поддерживает
только мысль о том, что вокруг есть ещё более слабые,
ещё более отупевшие, ещё более беспомощные,
которые, широко раскрыв глаза, смотрят на нас,
как на богов, потому что нам иногда удаётся избежать смерти.
В те немногие часы, когда на фронте спокойно,
мы обучаем их: "Смотри, видишь дрыгалку?
Это мина, она летит сюда! Лежи спокойно, она упадёт вон там,
дальше. А вот если она идёт так, тогда драпай!
От неё можно убежать".
Мы учили их улавливать жужжание мелких калибров,
этих коварных штуковин, которых почти не слышно;
новобранцы должны так изощрить свой слух,
чтобы распознавать что эти снаряды опаснее
крупнокалиберных, которые можно услышать издалека.
Мы оказываем им, как надо укрываться от аэропланов,
как притвориться убитым, когда противник ворвался
в твой окоп, как надо взводить ручные гранаты,
чтобы они взрывались за секунду до падения.
Мы учим новобранцев падать с быстротой молнии в воронку,
спасаясь от снарядов ударного действия, мы показываем,
как можно связкой гранат разворотить окоп,
мы объясняем разницу в скорости горения запала у
наших гранат и у гранат противника.
Мы обращаем их внимание на то, какой звук издают
химические снаряды, и обучаем их всем уловкам, с
помощью которых они могут спастись от смерти.
Они слушают наши объяснения, они вообще послушные
ребята, но когда дело доходит до боя, они волнуются и
от волнения почти всегда делают как раз не то, что нужно.
Хайе Вестхуса выносят из-под огня с разорванной спиной;
при каждом вдохе видно, как в глубине раны работают лёгкие.
Я ещё успеваю проститься с ним.
- Всё кончено, Пауль, — со стоном говорит он и кусает себе
руки от боли.
Мы видим людей, которые ещё живы, хотя у них нет головы;
мы видим солдат, которые бегут, хотя у них срезаны обеступни;
они ковыляют на своих обрубках с торчащими осколками
костей до близжайшей воронки; один ефрейтор ползёт
два километра на руках, волоча за собой перебитые ноги;
другой идёт на перевязочный пункт, прижимая руками к
животу расползающиеся кишки; мы видим людей без губ,
без нижней челюсти, без лица; мы подбираем солдата,
который в течении двух часов прижимал зубами артерию
на своей руке, чтобы не истечь кровью; восходит солнце,
проходит ночь, снаряды свистят, жизнь кончена.
Зато нам удалось удержать изрытый клочок земли,
который мы обороняли против превосходящих сил
противника; мы отдали лишь несколько сот метров.
Но на каждый метр приходится один убитый.
Или этот отрывок https://otvet.mail.ru/answer/1930442194
Роберт Крайс (Крейс) "Подозреваемый"
___________
Пролог
Зеленый мячик
Мэгги не сводила с Пита восторженных глаз. На его смуглом лице была улыбка, рука пряталась под бронежилетом, и он нежно ворковал с ней, как она любила.
— Мэгги, ты моя хорошая. Ты самая лучшая на свете.
Полное имя Мэгги, трехлетней черно-подпалой немецкой овчарки, было «армейская служебная собака (АСС) Мэгги Т-415», и этот номер — Т-415 — был вытатуирован у нее внутри левого уха. Капрал Пит Гиббс был ее инструктор. Он принадлежал ей, и она принадлежала ему с момента, когда они познакомились в Кэмп-Пендлтоне полтора года назад. Сейчас прошла уже половина их второго срока службы в исламской Республике Афганистан.
— Пойдем, моя маленькая? — приговаривал Пит. — Пойдем, поищем всякие гадости. Готова поработать?
Мэгги застучала хвостом по земле. Они часто играли в эту игру, и она знала, что теперь будет, и радовалась этому.
Провинция Аль-Джабар, восемь часов сорок минут. Республика Афганистан. Сорок три градуса, а будет все сорок девять.
Солнце пустыни нагревало густую шерсть Мэгги. Дюжина морских пехотинцев высадилась из трех «хамви» и построилась свободной колонной метрах в двадцати от нее. Мэгги знала этих морпехов, но они для нее мало что значили. Они были знакомые, но не стая. А Пит был ее стая. Мэгги и Пит вместе ели, вместе спали, вместе играли — и так двадцать четыре часа в сутки семь дней в неделю. Она его любила, преклонялась перед ним, оберегала, защищала, а без него тосковала. Ее учили охранять и защищать своих, и Пит был свой. Они были стая.
В данный момент Мэгги была полностью сосредоточена на Пите. В мире был только Пит и радостное ожидание игры, в которую они сейчас будут играть. Вдруг позади раздался голос:
— Эй, Пит. Мы готовы. Пошли, брат.
Пит посмотрел на остальных людей и шире улыбнулся Мэгги.
— Смотри, маленькая. Смотри, что у меня есть. — И вынул из-под жилета зеленый мячик.
Мэгги увидела мячик и, не спуская с него глаз, заскулила: бросай же. Больше всего на свете Мэгги любила бегать за мячиком. Пит стремительным движением швырял его далеко-далеко, и Мэгги мчалась за ним, хватала в зубы и приносила Питу, а он ее хвалил. Бегать за зеленым мячиком была ее любимая игра, но сейчас Пит показал ей мячик лишь как обещание будущей радости. Если она найдет запахи, которые Пит научил ее распознавать, наградой ей станет мячик. Таковы условия игры.
Пит сунул мячик под бронежилет, и голос его из воркующего превратился в твердый, командный. Командным голосом он сказал:
— Покажи, на что ты способна, морпех Мэгги. Найди мне эту гадость. Ищи, ищи, ищи!
Мэгги дрессировали как патрульную собаку и еще натаскивали на поиск взрывчатых веществ. Таким образом, она стала собакой двойного назначения. Она умела нападать по команде, выслеживать и находить беглецов, но главной ее работой было вынюхивать тайники с боеприпасами, артиллерийское вооружение и бомбы, заложенные на дороге.
Мэгги была обучена распознавать одиннадцать самых распространенных компонентов взрывчатки, которую мятежники использовали в своих самодельных взрывных устройствах. Она не знала, что эти вещества могут ее убить, но это и не важно. Она искала их для Пита, потому что если Пит доволен, то и она, Мэгги, счастлива. Они двое были стая, и Пит был вожак.
По команде Пита Мэгги отбежала на длину поводка, пристегнутого к поясному ремню Пита. Она отлично знала, чего хочет от нее Пит, потому что Пит сам дрессировал ее, и они выполняли такое задание сотни раз. ..
_____________
https://www.litmir.me/br/?b=550284, дальше пролога можно не читать
Это не совсем проза, но взрослых цепляет до слез
--------------------------------------------------------------------------
Мама на даче, ключ на столе, завтрак можно не делать. Скоро каникулы, восемь лет, в августе будет девять. В августе девять, семь на часах, небо легко и плоско, солнце оставило в волосах выцветшие полоски. Сонный обрывок в ладонь зажать и упустить сквозь пальцы. Витька с десятого этажа снова зовет купаться. Надо спешить со всех ног и глаз — вдруг убегут, оставят. Витька закончил четвертый класс — то есть почти что старый. Шорты с футболкой — простой наряд, яблоко взять на полдник. Витька научит меня нырять, он обещал, я помню. К речке дорога исхожена, выжжена и привычна. Пыльные ноги похожи на мамины рукавички. Нынче такая у нас жара — листья совсем как тряпки. Может быть, будем потом играть, я попрошу, чтоб в прятки. Витька — он добрый, один в один мальчик из Жюля Верна. Я попрошу, чтобы мне водить, мне разрешат, наверно. Вечер начнется, должно стемнеть. День до конца недели. Я поворачиваюсь к стене. Сто, девяносто девять.
Мама на даче. Велосипед. Завтра сдавать экзамен. Солнце облизывает конспект ласковыми глазами. Утро встречать и всю ночь сидеть, ждать наступленья лета. В августе буду уже студент, нынче — ни то ни это. Хлеб получерствый и сыр с ножа, завтрак со сна невкусен. Витька с десятого этажа нынче на третьем курсе. Знает всех умных профессоров, пишет программы в фирме. Худ, ироничен и чернобров, прямо герой из фильма. Пишет записки моей сестре, дарит цветы с получки, только вот плаваю я быстрей и сочиняю лучше. Просто сестренка светла лицом, я тяжелей и злее, мы забираемся на крыльцо и запускаем змея. Вроде они уезжают в ночь, я провожу на поезд. Речка шуршит, шелестит у ног, нынче она по пояс. Семьдесят восемь, семьдесят семь, плачу спиной к составу. Пусть они прячутся, ну их всех, я их искать не стану
Мама на даче. Башка гудит. Сонное недеянье. Кошка устроилась на груди, солнце на одеяле. Чашки, ладошки и свитера, кофе, молю, сварите. Кто-нибудь видел меня вчера? Лучше не говорите. Пусть это будет большой секрет маленького разврата, каждый был пьян, невесом, согрет теплым дыханьем брата, горло охрипло от болтовни, пепел летел с балкона, все друг при друге — и все одни, живы и непокорны. Если мы скинемся по рублю, завтрак придет в наш домик, Господи, как я вас всех люблю, радуга на ладонях. Улица в солнечных кружевах, Витька, помой тарелки. Можно валяться и оживать. Можно пойти на реку. Я вас поймаю и покорю, стричься заставлю, бриться. Носом в изломанную кору. Тридцать четыре, тридцать…
Мама на фотке. Ключи в замке. Восемь часов до лета. Солнпе на стенах, на рюкзаке, в стареньких сандалетах. Сонными лапами через сквер, и никуда не деться. Витька в Америке. Я в Москве. Речка в далеком детстве. Яблоко съелось, ушел состав, где-нибудь едет в Ниццу, я начинаю считать со ста, жизнь моя — с единицы. Боремся, плачем с ней в унисон, клоуны на арене. «Двадцать один», — бормочу сквозь сон. «Сорок», — смеется время. Сорок — и первая седина, сорок один — в больницу. Двадцать один — я живу одна, двадцать: глаза-бойницы, ноги в царапинах, бес в ребре, мысли бегут вприсядку, кто-нибудь ждет меня во дворе, кто-нибудь — на десятом. Десять — кончаю четвертый класс, завтрак можно не делать. Надо спешить со всех ног и глаз. В августе будет девять. Восемь — на шее ключи таскать, в солнечном таять гимне…
Три. Два. Один. Я иду искать. Господи, помоги мне.
Муму Тургенев